Была середина июня 1829 г., уже два месяца назад Александр фон Гумбольдт покинул Берлин{1209}. 59-летний ученый наблюдал из окна кареты сибирский пейзаж, невысокие степные травы, бесконечные леса из тополей, берез, лип и лиственниц. Порой на фоне белых стволов берез зеленел можжевельник. Цвел шиповник и многолетний цветок – белоснежный башмачок. Все это было приятно наблюдать, но Гумбольдт представлял себе Россию не такой. Все вокруг напоминало ему виды его семейного поместья Тегель{1210}.

Так продолжалось уже не одну неделю: все выглядело смутно знакомым. Дороги – где глина, где гравий – походили на английские, растительный и животный мир были, на его взгляд, вполне «обыкновенными»{1211}. Животных попадалось немного: иногда заяц или белка, мало птиц – не больше двух-трех за раз. Вокруг царило безмолвие, почти не было слышно пения птиц. Трудно было не испытать некоторого разочарования. По словам Гумбольдта, сибирская экспедиция явно выходила «не такой радостной», как южноамериканская{1212}; но, по крайней мере, он снова был в пути, удушающая обстановка берлинского двора осталась далеко позади. Это было максимально возможное теперь для него приближение к желаемому – к «жизни на дикой природе», как ему нравилось называть происходящее{1213}.

Иногда кареты ускоряли ход, и страна резво проносилась мимо. Лошадей меняли через каждые десять-двадцать миль, на почтовых станциях в редких деревнях вдоль этого восточного тракта{1214}. Дорога была широкая и поддерживалась в приличном состоянии – настолько, что порой лошади принимались мчать с устрашающей скоростью. Постоялые дворы или гостиницы попадались редко, поэтому ночи они чаще коротали в дороге, и Гумбольдт спал в своей карете{1215}.

По России Гумбольдт путешествовал не один. Его сопровождали Густав Розе, 29-летний профессор минералогии из Берлина, и 34-летний Христиан Готтфрид Эренберг, опытный натуралист, уже предпринявший экспедицию по Ближнему Востоку. Роль охотника, добывающего образцы фауны, играл Иоганн Зейферт, который много лет оставался доверенным слугой и экономом Гумбольдта в Берлине. В Москве к отряду присоединился русский чиновник горнодобывающего ведомства. Был в нем также повар, казачья охрана для безопасности и граф Адольф Полье, старый французский знакомый Гумбольдта из Парижа, муж богатой русской графини и хозяин поместья к западу от Урала, неподалеку от Екатеринбурга{1216}. Полье примкнул к Гумбольдту в Нижнем Новгороде, примерно в 700 милях юго-восточнее Санкт-Петербурга – он ехал в имение супруги. На всех вместе было три кареты, полные людей, приборов, сундуков и быстро растущих коллекций. Гумбольдт был готов к любым ситуациям, ничего не забыл – ни теплого пальто, ни барометров, ни груза бумаги, пробирок, медикаментов, даже палатки без единой железной детали – для магнитных наблюдений{1217}.

Этого момента Гумбольдт дожидался десятилетиями. В конце 1827 г., лишь только царь Николай I дал ему свое дозволение, он приступил к тщательным, неспешным сборам. После долгих обсуждений они с Канкрином пришли к согласию, что экспедиция выедет из Берлина ранней весной 1829 г. Но потом Гумбольдт отложил дату выезда на две-три недели из-за быстрого ухудшения здоровья жены Вильгельма Каролины, заболевшей раком. Он всегда любил невестку, к тому же хотел находиться рядом с Вильгельмом в тяжелое для того время. «Александр нежен и внимателен», – написала Каролина в своем последнем письме{1218}. Ее смерть 26 марта, после почти сорока лет брака с Вильгельмом, стала для него страшным ударом. Александр провел с братом еще две с половиной недели и только после этого покинул Берлин, начав свое русское приключение. Брату он пообещал регулярно писать.

Гумбольдт собирался переехать из Санкт-Петербурга в Москву, а оттуда двигаться на восток, в Екатеринбург и дальше в Сибирь, в Тобольск, а потом возвращаться назад, описав большой круг. Местность вокруг Черного моря, где Россия воевала тогда с Оттоманской империей, Гумбольдт посещать не намеревался{1219}. Русско-турецкая война началась весной 1828 г., и, как ни хотелось Гумбольдту увидеть Каспийское море и заснеженный потухший вулкан – гору Арарат в нынешней Турции, русские предупредили его, что это невозможно. Его стремлению «бросить нескромный взгляд на Кавказские горы и на гору Арарат» оставалось дожидаться более «мирных времен».

Все получалось не так, как хотелось Гумбольдту. Вся экспедиция представляла собой компромисс. Путешествие оплачивалось царем Николаем, надеявшимся узнать о возможностях более эффективной добычи золота, платины и других драгоценных металлов в его обширной империи. Хотя целью экспедиции было провозглашено «продвижение наук»{1220}, царя больше интересовало продвижение коммерции. В XVIII в. Россия была одним из крупнейших в Европе экспортеров руд и ведущим производителем железа, но промышленная Англия ее обогнала{1221}. Виной были феодальная система труда в России и устаревшие способы производства, а также частичное истощение некоторых месторождений. Как бывший горный инспектор с огромными геологическими знаниями, Гумбольдт был отличным кандидатом для царя. Для науки это был не лучший вариант, но иного пути к достижению своей цели Гумбольдт не видел. Ему было почти шестьдесят, и время было на исходе.

Проезжая через Сибирь, он прилежно обследовал шахты, выполняя договоренность с Канкрином, но и эту трудоемкую работу сочетал с приключениями. За долгие годы он обратил внимание, что некоторые минералы встречаются вместе. Например, в горах Бразилии алмазы часто находили в залежах золота и платины. Теперь Гумбольдт применял в России свои обширные геологические знания, приобретенные в Южной Америке. Поскольку на Урале имелись месторождения золота и платины, схожие с южноамериканскими, он не сомневался, что в России есть и алмазы. Он был так уверен в своей правоте, что, увлекшись, опрометчиво пообещал найти несколько императрице Александре на встрече в Санкт-Петербурге{1222}.