Классическая история связана всегда с тем, как «моя мама» или «моя бабка» пошли в баню, а на них из-за печки напали черти и потащили. Мать им говорит: на мне же, вот, крест висит и поясок святой есть, что же вы меня утаскиваете?! Они и говорят, черти: и правда, мол, поясок есть и крест висит. Ну, и перестали тащить, оставили.

Если спросить, неужели мать или бабушка рассказчика так преспокойно и домылась после всего этого ужаса, после того, как черти ее схватили и тащили куда-то, то оказывается — рассказчик как-то и не думал об этом… Ну, и возникает сомнение, что эта история подлинная.

А вот одна история произошла в наше время, в деревне Чехово, которая лежит в Восточном Саяне, примерно в 70 километрах от Нижнеудинска, в одном из самых глухих и суровых уголков всей Восточной Сибири. В Чехово постоянно живет не больше 500 человек, а еще несколько десятков людей приезжают летом к родственникам.

Произошло это с женщиной, которую мне позволила назвать подлинным именем ее дочь Елена, сотрудник одной из газет в Красноярске. Людмила Кароль ждала мужа из тайги. Напекла пирогов и преспокойно легла спать, уверенная — муж придет завтра утром или к середине дня. Вдруг ночью раздался звук шагов, шел явно муж (женщина прекрасно знала, как ходит муж, его походку).

Спросонья она хорошо слышала, как открывается входная дверь, звучат шаги в прихожей, потом в кухне. Вот что-то тяжелое рушится на пол — понятное дело, рюкзак. Женщина проснулась в полной уверенности, что вот сейчас муж войдет в комнату, и только одно удивляло: чего это он пошел из тайги посреди ночи?! Ведь сейчас часа два ночи, а от заимки мужу ходу часа четыре…

И вдруг характер шагов резко меняется. Вместо уверенных, сильных шагов мужа — какое-то частое, суетливое «топ-топ-топ». Кто-то частит, суетится в кухне, и там вдруг раздается звяканье, погромыхивание посуды. Кто-то начинает швырять посуду на пол, а судя по звукам, и об стенки. Что он там делает?!

Женщина прислушивается уже с некоторым страхом. Уже нет уверенности, что это пришел муж… А если это не он, то кто же это беснуется в кухне?!

До этого момента у женщины почему-то не возникало вопроса — да откуда же взялся ее муж в 2 часа ночи?! Он что, так в темноте и ломился по лесу?!

А шажки из кухни — так же топ-топ-топ — понеслись прямо в зал, так называют в Сибири самую большую комнату в доме. В зале обычно стоит телевизор, в ней принимают гостей. Вот шаги и простучали в зал и там затихли…

Женщина вскочила, накинула халат, помчалась в зал: кто же там?! Только теперь она вспомнила, что дверь в дом она закрыла на задвижку. Как же этот, меняющий шаги, вообще попал в дом?!

Людмила вошла в зал. Там стоял маленький человечек, с метр ростом. Темнокожий, но не темнее загорелых в лесу сельских жителей; с совершенно обычными чертами лица, сверкают глазки-бусинки. Вроде бы глаза были не совсем обычные, не как у человека — без зрачка. Но Людмила видела человечка так недолго, что не уверена в этом, да и не собиралась она его рассматривать.

В сибирских деревнях есть поверье, что если встречаешь нечистую силу, то надо или материться, ругать ее последними словами, и тогда она исчезнет; или же надо спросить нечистика:

— К добру или к худу?

И тогда он расскажет, что может случиться с самим человеком или с его близкими. Насколько возможно такое управление нечистой силой, я не знаю и, честно говоря, не уверен в такой возможности. Людмила, может быть, и попыталась бы спрашивать «правильно», но она растерялась и спросила этого маленького человечка:

— Ты кто?

— Я Петя…

Голос был самый обычный, никаких проявлений чего-то далекого от человека или чуждого. Обычный голос молодого мужчины.

— А ты чего пришел?

— Я пирогов хочу…

— А ты что здесь делаешь?!

И тут человечек исчез.

Остается сказать, что посуда в кухне и правда была разбросана, и, похоже, многие кастрюли и тарелки кидали в стену, только что не в потолок. Чем была обязана именно эта семья и этот дом посещением — непонятно. Дом стоит давно, никаких историй такого рода в нем до сих пор не происходило, да и каких-то особенных грехов ни сама Людмила, ни ее близкие не совершали.

В общем, непонятная история.

Спокойно! По коням!

Пострашнее, братцы, заревем (у-у-у-у!!!!),

А если мы сейчас его догоним (а мы догоним),

То не буду, братцы, я покойник (а я покойник),

Точно руки-ноги оборвем.

Туристская песня

Эта история приключилась в середине 1980-х годов. Тогда еще советская власть в Сибири оставалась крепка, как гранит, несмотря на объявленную Горбачевым перестройку, и журналисты из краевых изданий типа «Красноярского рабочего» считались очень даже желанными гостями в бесчисленных деревнях и поселках. А местное районное начальство охотно ездило в инспекционные поездки с журналистами. Если все в порядке — есть весьма представительный свидетель. А если что-то не так — журналиста легко «замазать», сделать заложником ситуации.

Скажем, сделал председатель колхоза какую-то гадость… Если из этого колхоза прибегут в краевую газету, журналисты получают некий рычаг воздействия на председателя и на районное начальство. Тем более для краевой газеты районное начальство — это так себе, что называется, «не уровень». Такое начальство можно и ругать, оно не очень и опасно. Вот краевое начальство — это уже опасно, с краевым журналисты обычно старались не связываться, что бы оно ни выделывало.

Но если районное начальство вместе с журналистом приезжает в колхоз или совхоз и находит там какие-то безобразия — тогда ситуация другая! Тут получается, что это не кто иной, как сам районный начальник лично обнаружил безобразие. И если даже директор совхоза или председатель колхоза в чем-то виноват, то уж он-то, районный начальник, точно ни в чем не виноват. Если надо директора или председателя «топить» — нет ничего лучше присутствия журналиста в это время и в этом месте.

А если, наоборот, надо выводить начальника из-под огня, пусть он устроит хорошее «брежневско-безбрежное» застолье, и пусть журналист сядет вместе со всеми за стол, пригубит славной водочки, слопает чего-то вкусного… А потом в багаже журналиста окажется еще и мясо, и рыба, и пусть после этого он еще что-то посмеет вякнуть…

Даже и без всяких крайностей, если не нужно никого ни поднимать, ни топить, ездить с начальством в инспекционные поездки очень здорово: и материала соберешь, и дефицитного все брежневские годы мяса сможешь привезти домой.

А рассказала мне эту историю дама, которая трудилась в основной краевой газете, в «Красноярском рабочем», и ездила по району вместе с местным начальником Ябаровым (фамилию я изменил, но незначительно, сделав ее более приличной). Назову эту журналистку… ну, скажем, Валентиной — просто потому, что ее зовут не так, а называть ее настоящее имя у меня нет ни особой необходимости, ни желания. Было ей в те годы около 35 лет, и считалась она женщиной бойкой, опытной и к тому же очень красивой. Первые два определения верны, третий я бы поставил под некоторое сомнение… Другое дело, что сельское начальство в своих вкусах мало отличалось от прочего сельского люда, и ценили девиц именно с такой внешностью: с почти прямоугольным мощным торсом, большими грудями и широким тазом, с мясистым широким лицом.