– Ничтожная выскочка! – Мать встала рядом с Гаваром. Он чувствовал кипевшую в ней ярость: почему он всегда считал, что свой буйный темперамент унаследовал от отца? – Ты дочь торговца. Всем в своей жизни ты обязана нам – семье моего мужа и моей.

– Но разве ты не видишь, Талия, пришли новые времена? Вы, Парва и Джардины, уже сыграли свою роль. Вы узаконили право Равных на привилегированное положение. Но вы не чувствуете злобу дня. Рабы – неэффективны, Равные – неактуальны. Настало время перемен. И я намерена безвозмездную отработку адаптировать к современным требованиям. Мы извлечем максимальную пользу из труда каждого мужчины и женщины в этой стране. И они все будут любить нас, потому что твой чудаковатый Сильюн совершенно прав – мы, Равные, забыли, на что мы способны. Я не буду устраивать для народа шоу, вызывающие ужас, наподобие Кровавой ярмарки, возрожденной твоим мужем. Я покажу им чудеса. Люди будут лучше накормлены и лучше образованы, улучшатся условия туда. Ими будут править люди, которые будут вызывать у них удивление и восхищение. И они даже не вспомнят о том, что будут по-прежнему оставаться несвободными.

Отец знал, что делал, когда выбрал эту женщину для Гавара. У нее амбиций достаточно для них двоих и совсем нет сердца.

Боуда направилась к ним. Гавар напрягся, но она прошла мимо и остановилась у тела отца. Боуда наклонилась, чтобы осмотреть труп. Она подняла шейный платок, поморщилась и небрежно вернула его на место.

Она едва не напевала от радости, как будто получила все, что хотела, благодаря такой малости, как безрассудная глупость Гавара.

– Что бы ты делала, если бы я убил отца значительно раньше и не преподнес тебе заветную мечту на тарелочке?

– Твой отец все равно получил бы пулю. Твое упоминание о снайперах вдохновило меня, и я получила его разрешение на то, чтобы в толпе было несколько стрелков на тот случай, если ему не удастся уничтожить Мидсаммер силой Дара. Но, в отличие от Риверхеда, эти стрелки были из моей команды. Они подчинялись только мне, и они знали, что есть две возможные цели: она или он. Твоя неожиданная инициатива стала бонусом для меня. Но это говорит только об одном: что у тебя слишком горячая голова, Гавар. Таким людям, как ты, будет сложно построить новое стабильное правительство. Так что уйди тихо с дороги, и твоя мать не пострадает.

– Уйти тихо? Ты уверена, что у вас есть тюремная камера, в которой можно меня изолировать?

– А кто говорит о тюрьме?

Улыбка Боуды была такой же прекрасной, как и в день их свадьбы, когда что-то вонзилось сзади в шею Гавара.

– Эту идею ты нам подал, когда притворялся с Аби Хэдли, что спасаешь заморыша, – прошипела ему на ухо Астрид, привычной рукой до упора нажимая на поршень шприца. – Кто знал, что у тебя так много хороших идей.

Лед растекся по венам Гавара.

И огонь его Дара замерз.

Встреча с Редвальдом, королем-чудотворцем, взорвала мозг Люка.

Так взрывается лампочка и разлетается на мелкие осколки, которые потом не собрать, чтобы лампочка снова загорелась.

В тот день, когда из остановившегося у их дома фургона с отличительными знаками города рабов вышел Кеслер, у Люка появилось предчувствие чего-то нехорошего, и с того самого дня его бросало из одной передряги в другую. Милмур. Кайнестон. Эйлеан-Дхочайс. Площадь Горреган, Фар-Карр. И он научился быстро адаптироваться.

Но как быть с этим? С миром, в котором люди могут просто шагнуть в небо и исчезнуть?

С миром, который лишь один из многих миров.

Он все еще никак не мог в это поверить, хотя все произошло у него на глазах. Сначала Койра шагнула в иной, неведомый мир, затем король, который должен был умереть полторы тысячи лет назад и который давно уже стал легендой, но он проник в сознание Люка, а затем появился на пляже, где они с Силом гуляли, и показал им чудо из чудес.

Редвальд ушел, а они остались на пляже и захотели последовать за ним. Старались открыть дверь в небо, но никак не могли. Дверь, которая, возможно, привела бы их к Койре.

Сильюн шагал взад и вперед, разговаривая сам с собой. Люк время от времени давал ему конструктивный совет или просто фыркал, когда Сил чертыхался после очередной бесплодной попытки ухватиться за ручку двери, ведущей в иное измерение. Так прошло несколько часов, терпение их иссякло, как износилась одежда Редвальда за бесчисленные столетия странствий.

Люк так и не нашел рационального объяснения произошедшему, да и было ли оно вообще.

– Дверь, через которую мы вошли в его воспоминания, была похожа на двери, – Люк нарисовал в воздухе слово и взял его в кавычки, – в наших ментальных пространствах. Наши тела остались на том же месте, где и были, как и в тот раз, когда мы встретили его в Эйлеан-Дхочайсе. Но мы видели, как он и Койра физически прошли через реальные двери в реально другие миры. И сколько бы я это ни повторял, смысла от этого не прибавляется. Если бы мама меня сейчас услышала, она бы отправила меня в клинику сдать тест на наркотики.

– Твои близкие страшно ограниченные люди, – процедил Сильюн, делая вид, что внимательно рассматривает свои ногти.

– У тебя лучше? Сплошь маньяки, нарциссы и убийцы.

– Не обобщай. Не все убийцы, лишь некоторые.

– Это не смешно, Сил.

Люк отвернулся к костру и разворошил его обугленной палкой. Оставались лишь тлеющие угли, хотя скоро свет костра им будет не нужен, над горизонтом уже полыхало заревом восходящее солнце. Глядя на догоравшие угли костра, выбрасывавшие вверх остатки огненных искр, Люк вспомнил, какое выражение лица было у Сильюна, когда Редвальд показал им Дар, пронизывающий мир вокруг.

Сил был поражен и ослеплен увиденным.

Танец искр костра завораживал, и Люк, должно быть, задремал, потому что, когда он открыл глаза, был яркий день и солнце стояло высоко над головой. Полдень миновал? Люк сел, что-то соскользнуло с него – куртка Сила. Равный, по-видимому, укрыл его, пока он спал. Люк покрутил головой в поисках Сильюна. Неужели он сумел открыть дверь и ушел в тот новый неведомый мир без него? От этой мысли Люку сделалось невыносимо больно. Но нет, Сильюн был в этом мире – лежал лицом вниз на камнях с другой стороны потухшего костра.

Люк встал и подошел к нему. Физиология Равных помогала им не замерзать, поэтому он и пожертвовал Люку свою куртку. Но не упал ли он без чувств от истощения сил? И вдруг тревога Люка переросла в панику, когда ему пришло в голову, что, может быть, Сильюн вспомнил ужасное убийство Редвальда и решил пожертвовать жизнью, чтобы отдать ему свой Дар, наполнить силой и спасти от смерти.

Но нет, Сильюн дышал глубоко и ровно. Тело было теплым, хотя лицо смущало своей бледностью. Люк перевернул его, чтобы окончательно убедиться, что он жив, и осторожно потряс за плечи.

Сильюн пробормотал что-то невнятное, приоткрыл один глаз, затем второй и посмотрел на Люка.