– Чандраканта – «любимая луной». Красивое имя, мэм, – говорю я женщине, которая так и не произнесла ни слова с момента нашего прихода. Удивление отражается на ее лице. Потом она краснеет и скрывается в рубке.

– Отваливаем. Быстро, – говорит ей в спину Баба. – У нас не приняты комплименты, сахиб.

Короткий коридор. Мягкий пластик палубы. Шлепки босых ног над головой – женщина-матрос отвязывает швартовы. Небольшая каюта с большой незастеленной двуспальной кроватью в центре выглядит очень уютно. Несмотря на обшарпанные переборки. Тут есть даже крохотный санузел с душем за раздвижной перегородкой. Рассеянный утренний свет падает сверху через узкий световой люк в подволоке. Поверх стекла люк забран решеткой.

– Душ работает, вода опресненная, можно мыться, – кивает Баба в сторону перегородки. Совсем как коридорный в дешевом отеле, демонстрирующий клиентам достопримечательности номера в надежде заработать на чай. – Белья нет, будете спать в одежде. Полотенце в шкафчике. Устраивайтесь поудобнее.

За стеной взрыкивает двигатель. Дрожь пробегает по палубе. Судно слегка качается, отходя от причала. Рев усиливается. Невольно ухватываюсь рукой за длинный поручень в переборке. Теперь ясно, зачем они повсюду тут – вибрирующая палуба ощутимо кренится к корме. Упругие толчки – катер таранит легкие волны. Посудинка-то с норовом!

– Ну, куда идем, сахиб? – спрашивает Баба.

– Острова Скалистой земли.

– Далеко, – не выказывая удивления, отвечает он. Несколько секунд смотрит на меня не мигая. – Двадцать тысяч, – наконец, называет он цену нашего спасения.

– Десять, – не раздумывая, говорю я. Черта с два на этой планете можно покупать с первого раза. Я уже твердо усвоил – любая первоначальная цена тут завышена по крайней мере вдвое.

– Я не торгуюсь, сахиб, – это его «сахиб» звучит почти откровенной насмешкой. – Я ведь уже говорил. Цена нормальная. Путь долгий. Идти почти сутки. Если погода не испортится. Горючее туда и обратно. Еда. Отступные таможне – я сильно рискую, связавшись с вами. Вообще-то это дороже стоит, но на обратном пути я наверняка подзаработаю – возьму кое-что у тамошних ребят. Половина сейчас – это твоя машина. Вторая половина наличными на месте. Деньги у вас есть, я видел, как ты рассчитывался за еду.

– По рукам, – говорю я. И мы действительно жмем друг другу руки. Поганое это чувство – тискать крепкую руку человека, спасающего твою шкуру и которого я обязан зарезать, как свинью, в конце путешествия. Вдвойне поганое, потому что мне нравится этот немногословный парень. И втройне поганое, потому что вместе с ним придется убить и его жену с красивым именем. – Меня зовут Юджин. Моя спутница – Мишель.

– Странный вы индус, капитан, – подает голос Мишель. Не может простить ему и мне того, что сделка прошла без ее участия. – Никогда не видела, чтобы торговля здесь прошла без торга.

На этот раз Баба соизволяет ей ответить.

– Вы тоже странные белые туристы, мадам. Никогда не видел таких. Которых показывают в имперских новостях и которые приезжают ко мне на полицейской машине с простреленными стеклами. К тому же я не индус. Я – сикх, – гордо добавляет он.

Он легко поднимается. Будто танцуя на раскачивающейся палубе, проскальзывает в двери. Уже в коридоре оборачивается.

– Устраивайтесь пока. Наверх не выходите. Ни к чему вам светиться. Как подойдем к барже, я сам к вам спущусь. Если приспичит чего – там на переборке – переговорник. В коридоре есть трап в рубку. Можно высунуться, но сами не поднимайтесь – увидят.

Двери за ним закрываются. Через некоторое время гул двигателя усиливается. Палуба кренится все больше. Удары по корпусу следуют один за одним, почти без перерыва. С некоторой тоской представляю, что с нами будет, если выйдем на хорошую волну.

Мишель сидит спиной ко мне. Плечи опущены. Руки висят безвольно. Совсем выдохлась, бедняжка. Хочется прикоснуться к ней. Обнять. Провести рукой по волосам. Шепнуть что-нибудь успокаивающее. Но я не могу пересилить внезапно образовавшееся между нами отчуждение.

– Кажется, мы снова оторвались, – говорю ей.

Она не отвечает. Молча встает, и, хватаясь за поручни, исчезает за перегородкой туалета. Вскоре я уже слышу плеск воды из душа.

– Ты не отыщешь для меня полотенце, Юджин? – каким-то глухим голосом спрашивает Мишель.

– Конечно, милая.

– Триста двадцатый, как думаешь – мы оторвались?

– Подтверждение. Устройств наблюдения не зафиксировано.

– А знаешь, милая, несмотря на все, я благодарен этой чертовой Системе. Если бы не она – мы бы с тобой не встретились.

Молчание. Плеск воды сквозь легкую перегородку. Уставясь в переборку, представляю как Мишель проводит руками по своему телу. Как касается мокрых ног. Гладит скользкие от пены упругие груди. Поднимает руки, намыливая волосы. Сглатываю слюну. О чем я только думаю? Тяжело вздыхаю.

Мишель бессильно распласталась на кровати. На ее позеленевшее лицо больно смотреть. Не очень-то, похоже, помогает от морской болезни этот ее хваленый диагност. Она судорожно цепляется за поручни по краям койки. Сдерживает стон, когда катер таранит особенно крутую волну. Время от времени заставляю ее засунуть в рот горсть кислых леденцов, найденных в стенном шкафчике. На какое-то время это помогает. Но потом этими же леденцами ее и тошнит в гигиенический пакет, что я держу наготове. Слава богу, в академии над моим мозжечком проделали несложную операцию. Морскому летчику негоже страдать от качки. Глядя на Мишель, невольно радуюсь своему везению.

Тряска и вибрация внезапно усиливаются. Удары по корпусу звучат теперь непрерывной канонадой. Палуба часто уходит из-под ног, чтобы через пару долгих секунд изо всех сил врезать по ногам – катер сильно швыряет. Мишель скручивает очередной рвотный позыв. И без того громкий звук работающих двигателей превращается в рев. Сам воздух в каюте, кажется, вибрирует от исходящего от переборок низкого гула. Закладывает уши, как при резкой смене высоты. Металлическая кружка, выскочив из крепления в столике, беззвучно летает по каюте, уворачиваясь от рук, точно живая.

– Юджин, поднимись в рубку, – раздается едва различимое сквозь грохот дребезжание динамика.

Хватаясь за ускользающие поручни подобно пьяному гимнасту, добираюсь до короткого вертикального трапа. Люк наверху уже сдвинут. Высовываю голову. Усаживаюсь на прикрученное к одной из стоек трапа круглое сиденьице, цепко ухватившись за ограждение люка. Баба и его жена, обернутые в потертые ребристые жилеты, сидят в подрессоренных креслах с высокими спинками, похожих на авиационные. Торчу из палубы на уровне их колен. Баба поворачивается ко мне вместе с креслом. Замечаю, что он пристегнут широким ремнем. Он сдвигает на шею противошумные наушники. Наклоняется, стараясь перекричать двигатели.

– Хреново дело, Юджин. Баржа с товаром отменяется. Придется вам одежду на островах поискать. И есть то, что мы едим.