Норман стал смотреть дальше, и его взгляд остановился на графе «Премиальные для служащих». Они превышали три сотни в неделю. Он схватился за телефонную трубку. Кто-то совсем спятил. Весь отчет перепутан.

— Да, мистер Норман? — ответила секретарша.

— Позвоните Эрни и скажите, чтобы немедленно явился.

Он бросил трубку. Эрни Хоули был заведующим финансовым отделом. Пусть объяснит, в чем дело. Хоули не заставил себя ждать.

— Как дела, Берни? — спросил он, глядя из-за толстых стекол очков. — Удачно съездил?

Норман хлопнул по папке с отчетом.

— Что за ерунда с этим отчетом по «Парк Театр»? Неужели твои олухи не могут работать как следует?

— «Парк»? Дай взглянуть, — недоуменно проговорил Хоули.

Норман протянул ему отчет и откинулся в кресле, сердито попыхивая сигарой.

— Не вижу никаких ошибок, — вскоре сказал Хоули.

— Не видишь? — с сарказмом переспросил Берни. — Думаешь, я не знаю, что «Парк» никогда не давал больше трех тысяч? Не считайте меня идиотом.

— В отчете все верно, Берни. Наши ревизоры проверяли прибыль.

— А как насчет премиальных? Две тысячи четыреста за последние два месяца! Я еще не сошел с ума! Я не давал на это разрешения.

— Давал. Это — двадцатипятипроцентная надбавка управляющим. Мы ее установили, чтобы компенсировать спад после Рождества.

Берни снова уставился в отчет.

— Это какая-то хитрость, — сказал он. — Тобман нагло обкрадывал нас, иначе откуда вдруг взялись четыре двести?

— Тобмана в «Парке» нет. Он слег с аппендицитом сразу после Рождества.

— Здесь стоит его подпись.

— Это факсимиле. Она есть у всех директоров.

— Тогда кто сейчас там работает? — спросил Норман. — Кто этот умник, который выставил нас на три сотни в неделю?

Хоули замялся.

— Видишь ли, Берни, мы были в затруднительном положении, — пояснил он. — Тобман заболел очень не вовремя, и нам некого было туда направить.

— Кончай крутить! — рявкнул Норман.

— Твой племянник Дэвид Вулф, — неохотно сказал Хоули.

Норман театрально хлопнул себя по лбу.

— Ох! Как же я сразу не догадался!

— Нам больше нечего было делать. — Хоули нервно полез за сигаретой. — Но парень отлично справился, Берни. Два раза в неделю он наводняет окрестности анонсами. А еще он придумал семейные вечера по пятницам и понедельникам, когда посещаемость самая низкая. Вся семья платит за вход семьдесят пять центов. И это работает! Леденцов и попкорна мы теперь продаем в четыре раза больше.

— Ну, и во сколько нам это обходится?

Хоули снова замялся.

— Текущие расходы немного выросли, но мы решили, что дело того стоит.

— Вот как? — отозвался Норман. — И на сколько?

Хоули взял в руки отчет и прочистил горло.

— Около восьмисот или восьмисот пятидесяти в неделю.

Берни вскочил и гневно уставился на Хоули.

— На меня работают дурни! Нам этот прирост ничего не дал, зато он кладет себе в карман триста лишних!

Он повернулся и отошел к окну, из которого задувало холодом. Внезапно он рассвирепел и захлопнул раму. Отвратительная погода, не то что в Калифорнии.

— Я бы так не сказал, — возразил Хоули. — После окончательных подсчетов мы имеем чистыми на сто пятьдесят больше.

Норман обернулся.

— Наши девятьсот долларов в неделю он тратил, чтобы самому иметь три сотни. Может, еще вынести ему благодарность за то, что он оставляет нам сто пятьдесят? — его голос сорвался на пронзительный крик. — Или, может, он просто не нашел способа вытрясти из нас и эти гроши?

Разъяренный, он прошествовал обратно к столу.

— Не знаю, в чем дело, но всякий раз, приезжая в Нью-Йорк, я нахожу здесь бардак!

Он швырнул остатки сигары в корзину и достал новую. Засунув в рот, он стал нервно жевать ее.

— Полтора года назад я приезжаю в Нью-Йорк, и что я вижу? Он работает на складе чуть больше года и имеет с этого больше, чем мы. Тысячу в год он делает на продаже бракованных анонсов и еще две тысячи — на грязных картинках, которые печатают на нашей фотобумаге в нашей лаборатории! К тому же офисы нашей компании почему-то занимаются оптовой продажей презервативов по всей стране! Слава Богу, я прекратил это, иначе мы все сели бы.

— Но ты должен признать, Берни, что склад работал лучше обычного, — сказал Хоули. — Его система учета экономила нам целое состояние.

— Ха! — воскликнул Берни. — Ты думаешь, он заботился о наших интересах? Не будь дураком! С зарплатой в семнадцать долларов в неделю он приезжал на работу в бьюике за две с лишним тысячи. Тогда я назначил его в кинотеатр заместитель директора. Теперь я могу спать спокойно, думал я. Через шесть месяцев я вернулся и вместо кинотеатра нашел бордель с тотализатором! Все водевили страны показываются у нас! А почему бы и нет? Разве в «Луи Стэйт» или «Паласе» работают самые смазливые билетерши, готовые трахаться с десяти утра и до часу ночи? И разве у них работает заместитель директора, который поможет тебе сделать ставку на любом ипподроме?

Хоули попытался возражать, но Норман ничего не желал слушать.

— Слава Богу, я убрал его оттуда и перевел в Бруклин. Теперь можно не волноваться, подумал я. Он останется там заместителем директора хоть до скончания века. Что он может устроить нам в Бруклине? И я спокойно возвращаюсь на побережье.

Вдруг он снова вскочил.

— Проходит шесть месяцев, я возвращаюсь, и что я вижу? Он выставляет на посмешище всю компанию и зарабатывает больше, чем вице-президент!

Хоули посмотрел на него.

— Возможно, именно так и следует поступить.

— Как?

— Сделать его вице-президентом.

— Но… но ведь он же просто мальчишка!

— В прошлом месяце ему исполнился двадцать один. И такого парня я хотел бы видеть на нашей стороне.

— Нет, — сказал Норман, снова опускаясь в свое кресло. Задумчиво поглядев на Хоули, он спросил: — Сколько он сейчас получает?

— Тридцать пять в неделю.

Норман кивнул.

— Переведи его в отдел рекламы на студию. Там он ничего не натворит. Я сам за ним прослежу.

Хоули кивнул и встал.

— Я сейчас же это сделаю, Берни.

Когда Хоули вышел, Норман потянулся к телефону, собираясь позвонить сестре и сказать ей, чтобы не волновалась. Он оплатит их расходы на переезд в Калифорнию. Но тут он вспомнил, что у нее нет телефона. Он положил трубку на место. Лучше он забежит к ней домой после того, как закусит блинчиками со сметаной. Она никогда никуда не выходит. Она всегда дома.