Из ледяного ужаса финской войны «Володарский» вышел сравнительно мало пострадавшим, хотя в конфликте участвовал активно, обстреливая приморские поселки финнов и продираясь через ледовые пустыни Финского залива, разрывая обшивку и ломая винты. Все-таки головные корабли всегда строили надежнее, чем серийные. Короткий ремонт в 1940 году, и эсминец снова в строю.

День 22 июня 1941 года застал «Володарский» в Риге, и через сутки он уже встречал остатки разгромленного отряда капитана 1-го ранга Святова, державшего вымпел на искалеченном «Максиме Горьком». В числе других кораблей «Володарский» конвоировал тяжелоповреждённый крейсер до Кронштадта, а 27 июня снова вышел в море вместе с «Яковым Свердловым», «Артёмом» и «Карлом Марксом». Два месяца войны прошли для «Володарского» в кровавом угаре взрывавшихся у бортов авиабомб, мин в параванах, в постановке собственных мин и в тщетной охоте за немецкими конвоями в Рижском заливе.

Войны и революции сильно состарили некогда лихой «Победитель»: скорость эсминца упала до 19 узлов, расхлябанные заклёпки пропускали воду, деформированный корпус дрожал и вибрировал, сбивая работу штурманских и артиллерийских приборов, машины и механизмы, изношенные за два месяца войны, как за десять лет мирного времени, требовали крупного заводского ремонта.

Вызвав командира БЧ-5 капитан-лейтенанта Гаврилова, Фалин приказал ему закончить ремонт к 19 часам. Гаврилов посмотрел на него сумасшедшими от бессонницы и усталости глазами и просипел: «Есть!» Но было ясно, что ничего он к этому времени не закончит, а сделает все, как и планировалось — завтра к подъему флага. Фалин хотел припугнуть Гаврилова трибуналом, но не стал. Уж лучше просрочить ремонт, чем остаться без хода, если придется уходить, как это случилось с Афанасьевым в Либаве. Бросишь взорванный эсминец в Таллинне — вот тогда-то тебя точно расстреляют, как миленького...

За всеми этими делами Фалин пропустил обед. Он взглянул на часы, подумал о том, чтобы вызвать вестового и приказать обед в каюту, но не стал - есть совершенно не хотелось.

25 августа 1941, 13:45

Военные корреспонденты Михайловский и Тарасенков, отчаявшись перекусить где-нибудь в городе, прибыли на «Виронию», где оба состояли на довольствии как корреспонденты, аккредитованные при штабе флота. Кормили на «Виронии» не очень-то вкусно по сравнению с таллиннскими ресторанами, и когда была возможность пообедать в городе, ею всегда пользовались. Благо, денег, выданных родными редакциями, всегда было вдоволь. Тесным каютам «Виронии» также предпочитали номера таллиннских гостиниц, вроде «Золотого Льва». Ныне же обстановка изменилась. Уже негде поесть, кроме как по талонам на «Виронии». И ночевка на бывшем лайнере «Король Улаф» стала безопаснее, чем где-либо. Пообедав, оба корреспондента вышли на палубу, чтобы передохнуть перед очередным визитом в Пубалт.

На палубу вышел, как всегда обвешанный «фэдами» и трофейными «лейками», фотокорреспондент «Правды» Прехнер. Военная форма мешковато горбилась на его тощей, высокой фигуре. Корреспондент центральной «Правды», известный своими фоторепортажами на всю страну, снимавший даже в Кремле, Прехнер совсем недавно угодил здесь, в Таллинне, в такую историю, которая надолго запомнилась всем корреспондентам, более всех других рисковавшим попасть под страшные грабли особого отдела флота.

В последние дни Особый отдел, возглавляемый дивизионным комиссаром Лебедевым, проводил массовые аресты всех подозрительных лиц, которых свозили в ближайшие, еще не занятые противником, пригороды, и без лишнего шума расстреливали. На том свете разберутся, кто был виноват, а кто нет. Обстановка шпиономании всегда поддерживалась в вооруженных силах на должном уровне, начиная с 1934-го года, а военное время и накипь военных неудач, перерастающих в катастрофы, быстро доводили шпиономанию до стадии истерии, давая возможность, с одной стороны, объяснить понесенные поражения, а с другой — занять чем-нибудь особые отделы, чтобы они не бросились на собственное командование, которое обвинить в такой обстановке в шпионаже было проще простого.

Как-то Прехнеру позвонили из Пубалта и предложили прислать за ним машину — все-таки корреспондент «Правды». От гостиницы «Золотой лев», где Прехнер снимал номер, до здания Пубалта была пара шагов. Смешно было проезжать это расстояние на машине, присланной подхалимами из политотдела. Как был в штатском костюме, Прехнер направился в бюро пропусков, расположенное напротив церкви Преображения, где всегда толпились офицеры и политруки, ожидающие вызова в Пубалт или штаб флота. Хотя и дураку было ясно, что никто не будет засылать в Таллинн шпиона в модном штатском костюме, тем не менее появление любого человека в штатском вызывало трудно сдерживаемые вулканические эмоции, особенно у молодых матросов-часовых, которым, учитывая их воспитание с детства, не терпелось кого-нибудь поскорее поймать.

Когда Прехнер подошел к бюро пропусков, дежуривший там какой-то техник-интендант, с испугом посмотрев на штатский костюм фотокорреспондента, заявил, что пропуска на имя Михаила Прехнера нет. Удивленный таким непорядком в военном учреждении, из которого ему только что звонил начальник IV отдела Пубалта полковой комиссар Бусыгин, приглашая зайти, и столкнувшись с обращением весьма непривычным для корреспондента столь могущественной газеты, какой являлась центральная «Правда», Прехнер попросил дежурного позвонить товарищу Бусыгину. Услышав грубый отказ, он решил дозвониться сам. Это его чуть не погубило. Сверяя телефон Бусыгина, Прехнер вынул из кармана изящную в кожаном переплете записную книжку явно заграничного происхождения. Неожиданно дежурный, выскочив из-за барьера, схватил Прехнера за руку и вырвал у него записную книжку с криком: «Попался, гад!» Прехнер показал дежурному удостоверение корреспондента «Правды». Однако оно нё произвело на того никакого впечатления. Даже напротив: дежурный вызвал двух часовых и приказал сторожить Прехнера на улице в ожидании дальнейших распоряжений. Выведя Прехнера на улицу, двое краснофлотцев поставили его к стене и уперли ему в грудь трехгранные штыки своих трехлинеек, приказав поднять руки вверх. Все протесты фотокорреспондента приводили только к тому, что штыки плотнее упирались ему в грудь.

Появившийся перед входом в бюро пропусков хорошо знавший Прехнера корреспондент газеты «Красный флот» Рудный, не поняв, что происходит, и, видимо, решив, что это какая-то шутка, подлил масла в огонь, бросив на ходу: «Ага, попался, голубчик!» Через несколько минут продолжил шутку, сказав часовым: «Держите, держите его! Знаем мы этих корреспондентов!» Прехнер хотел ему что-то сказать, но Рудный отмахнулся: «Некогда!»

Между тем по вызову дежурного к бюро пропусков подъехал известный всему Таллинну «рейсовый» грузовик Особого отдела. «Рейсовыми» эти машины называли потому, что они, подобно рейсовым автобусам, постоянно колесили по городу, хватая любого, кого по меркам Особого отдела можно было считать подозрительным. Прехнера бросили в машину и отвезли в какую-то загородную конюшню, приспособленную Особым отделом под тюрьму, обитателей которой, как правило, ночью расстреливали, чтобы на следующий день набить «тюрьму» новыми обреченными. Оказавшись в переполненной конюшне, Прехнер понял, в