В этот отрезок времени мы со Львенком ходили проведать тетушку. Был солнечный денек, на двух софорах у нее во дворе как раз распустились цветы, а некоторые даже опадали. Тетушка сидела под софорой, закрыв глаза, и что-то невнятно бубнила. На ее седые, густые, как травостой, волосы нападало множество цветов, а над головой кружила пара пчел. У окна перед установленной на подпорках позеленевшей каменной плитой на низенькой табуретке сидел наш дядя мастер Хао. Этот человек, удостоенный в уезде звания мастера народных промыслов, раскатывал комок глины. Взгляд его блуждал, дух тоже где-то витал.

– У отца этого ребенка, – звучал голос тетушки, – лицо круглое, узкие вытянутые глаза, впалая переносица, толстые губы, мясистые уши; у матери лицо худое, как тыквенная семечка, глаза, как косточки абрикоса, глаза с двойным веком, маленький рот, нос с горбинкой, тонкие уши без мочек. Ребенок этот в основном в мать, но рот чуть побольше, чем у нее, губы потолще, уши побольше, переносица чуть пониже, чем у матери…

Под тетушкино бормотание под бамбуковой палочкой в руках дяди мало-помалу принимал очертания глиняный ребенок. Обрисовав кукле глаза и брови, он осмотрел его, подправил в нескольких местах, положил на деревянный поднос и поставил перед тетушкой.

– Глаза великоваты, – сказала она, взяв куклу в руки, – и губы чуть толще, чем надо.

Дядя вновь взял куклу, поправил кое-что и вернул тетушке. Его глаза под дугами седоватых бровей сверкали как молния.

Тетушка посмотрела на куклу сначала издали, потом вблизи, и по лицу ее разлилось доброе выражение.

– Ну да, вот такой, такой он и есть. – И уже другим тоном обратилась непосредственно к кукле: – Вот и ты, маленький умник, маленький шалун, из двух тысяч восьмисот детей, что я погубила, только тебя и не хватало. Ты явился, теперь вы все вместе.

Я поставил на подоконник бутылку «Улянъе» – «Пятизлаковой», Львенок положила к ногам тетушки коробку конфет, и мы хором сказали:

– Тетушка, мы пришли тебя проведать.

Тетушка немного запаниковала и засуетилась, словно у нее обнаружили контрабандный товар. Она попыталась спрятать куклу под полой одежды, но у нее не получалось, и она прекратила эти попытки:

– Что мне от вас скрывать.

– Тетушка, я тут посмотрел кассету, что мне подарил Ван Гань, – сказал я, – так что я тебя понимаю, знаю, что у тебя на душе.

– Ну, раз знаешь, так и хорошо. – Тетушка встала с только что законченной глиняной куклой в руках и направилась в восточную пристройку. Не оборачиваясь, она мрачным тоном предложила нам следовать за ней. Маячившая впереди ее крупная фигура в черном оказывала какое-то таинственное воздействие. Отец давно говорил, что ум у тетушки недюжинный, поэтому по возвращении в родные места я нет-нет да заглядывал к ней. Вспоминал о ее прежней славе, видел ее прискорбное положение последнего времени, и душу охватывала печаль.

Света в восточной пристройке было мало, в нос било прохладой и сыростью. Тетушка потянула за шнур на стене, зажглась стоваттная лампа, отчетливо высветив все внутри. Во всех трех комнатках окна заделаны необожженным кирпичом. Восточная, южная и северная стены поделены на деревянные квадратики одинакового размера, и в каждом помещена глиняная кукла.

Тетушка положила куклу, что держала в руке, в последний пустой квадратик, потом отступила на шаг, зажгла три свечи на небольшом жертвенном столике посреди комнаты, встала на колени, сложила перед собой ладони и забормотала.

Я тоже торопливо опустился на колени. О чем молиться, я не знал, в голове, словно кадры диафильма, один за другим проскальзывали живые детские лица с рекламного щита перед воротами Центра матери и ребенка. Душа преисполнилась чувствами благодарности, стыда, к которым тонкими струйками примешивалось чувство страха. Я понял, что дядиными руками тетушка одного за другим воссоздавала младенцев, которые не родились в результате сделанных ею абортов. Я догадался, что таким способом она пытается компенсировать в своем сердце раскаяние, но укорять ее в этом нельзя. Не сделай этого она, это сделали бы другие. Но ведь неизбежную ответственность несли и беременевшие в нарушение постановлений женщины. Ведь если бы этим никто не занимался, трудно представить, каким был бы сегодняшний Китай.

Закончив воскуривать благовония и возносить молитвы, тетушка встала, сияя от радости:

– Сяо Пао, Львенок, вы пришли очень вовремя, свершилось мое заветное желание. Вот, взгляните, у каждого из этих детей есть имя. Я собрала их здесь, чтобы они наслаждались моим поклонением, чтобы дождались обретения души, когда они смогут переродиться там, где им должно. – И она повела нас от квадратика к квадратику, разъясняя, кто откуда.

– Вот эта девочка, – указала тетушка на клетушку, где была кукла с глазами, похожими на абрикосовые косточки, и надутыми губками, – должна была родиться в августе 1974 года в деревне Таньцзячжуан в семье Тань Сяолю и Дун Юэ’э, но тетушка погубила ее. Нынче у них все хорошо, у отца крупное предприятие по производству овощей, мать – мастерица на все руки, они у себя придумали сельдерей молоком поливать, такой нежный сельдерей выращивают, что по шестьдесят юаней за цзинь продают.

– Этого мальчика, – в клетушке, куда указывала тетушка, была кукла с маленькими прищуренными глазками и перекошенным в глупой улыбке ртом, – который, негодник маленький, должен был родиться в феврале 1983 года в Уцзяцяо в семье У Цзюньбао и Чжоу Айхуа, тетушка тоже сгубила. Теперь все хорошо, шалуну очень повезло, он переродился в семье чиновника из управы Цинчжоу, и отец, и мать – госслужащие, дед мальчика занимает высокое положение в провинции, по телевизору часто показывают. Прости бабку, малыш.

– Вот эти две сестренки-красавицы, – указала тетушка на двух куколок, спокойно лежавших в своей клетушке, – должны были появиться на свет в 1990 году. У отца с матерью была проказа, они хоть и вылечились, но руки у них были как куриные лапы, а лицами – ходячие мертвецы. Родись эти дети в такой семье, они были бы обречены на неисчислимые страдания. Тетушка и погубила их, и спасла. Теперь же все хорошо, в ночь на новый 2000 год они родились в городской народной больнице Цзяочжоу, дети тысячелетия. Отец – известный актер оперы маоцян, мать – хозяйка магазина модной одежды. В прошлом году на новогоднем вечере сестренки выступали в телевизионной программе, исполняли знаменитую арию маоцян «Чжао Мэйжун любуется фонарями»: «Вот багровый баклажан, и растрепа лук-порей, в пупырышках огурец, редька соком истекает-сверкает, краб лупоглазый клешней грозит, несушка над яйцом кричит…» Родители специально позвонили, чтобы я не пропустила эту программу, а я смотрю – и слезы ручьем…

– А этот вот, – тетушка показала на косоглазого глиняного мальчугана, – должен был родиться в семье Чжан Цюаня из деревни Дунфэнцунь, но не случилось ему тогда. Хоть и говорят, что нельзя целиком винить тетушку, но тетушка тоже виновата. Переродился этот шалун в июле 1995 года в семье второй дочери этого Чжан Цюаня – Чжан Лайди. Та послала за мной, она уже родила двух дочек, и еще один ребенок был бы нарушением ограничения рождаемости. Хотя ее отец тогда пробил тетушке голову и ненавидел несказанно, тетушка все же вернула ей ребенка, которого должна была родить ее мать. Изначально он был ее младшим братом, а теперь стал сыном. Эту тайну только тетушка и знает, теперь вот вам раскрыла, смотрите, держите язык за зубами. Мальчик этот нехороший, выведал, что тетушка боится лягушек, вот он как-то посадил лягушку в бумажный пакет и напугал тетушку до смерти. Но тетушка зла на него не держит, райских мест не бывает, и хорошие, и плохие – все люди…