Наконец тетушка указала на куклу, которую только что положила в клетушку:

– Узнаете?

– О чем речь, тетушка, – проговорил я, сдерживая слезы. – Конечно, узнаю…

– Этот ребенок, тетушка, вскоре должен родиться, – подхватила Львенок. – Отец у него драматург, а мама – медсестра на пенсии… Спасибо вам, тетушка, я уже беременна…

Вы понимаете, сенсей, что, излагая Вам это, я похож на глупца, который описывает свой сон? Я признаю, что у тетушки не все в порядке с психикой, жена из-за искренности своих желаний тоже в этом плане немного неуравновешенна, но я надеюсь, Вы сможете войти в их положение и понять. Признавший свою вину преступник всегда пытается найти способ утешить себя, ну как в известном Вам рассказе Лу Синя «Моление о счастье». Тем трезвомыслящим людям, среди которых оказалась выброшенная за порог тетушка Сянлинь, не следовало разрушать ее иллюзии, дать ей надежду, чтобы она смогла освободиться, чтобы по ночам ее не мучили кошмары, чтобы она смогла жить дальше как человек невиновный. Я соглашался с ними, даже прилагал все усилия, чтобы уверовать в то, во что верили они, и, должно быть, сделал правильный выбор. Понимаю, что люди с научным мышлением могут поднять меня на смех, те, что стоят на высоконравственных позициях, могут подвергнуть меня критике, вплоть до того, что найдутся такие сознательные, которые могут сообщить на меня куда надо. Но я не переменюсь, лучше пребуду в таком невежестве ради этого ребенка, ради тетушки и Львенка, двух женщин, которые посвятили себя этому особенному делу.

Тетушка в тот день вынула стетоскоп и с нарочитой серьезностью стала выслушивать Львенка. Та лежала, заголив живот и сияя от счастья; тетушка делала все сосредоточенно и торжественно. Потом своими руками, которыми так восхищалась моя матушка, тетушка стала ощупывать Львенкин живот.

– Месяцев пять, наверное? Прекрасно, сердцебиение плода отчетливое, подлежание правильное.

– Больше шести, – смущенно зарделась Львенок.

– Вставай, – похлопала ее тетушка по животу. – Срок хоть и довольно большой, я все же советую естественные роды. Я против кесарева сечения, женщина, не имеющая опыта родов через родовые пути, не может в полной мере испытать чувство материнства.

– Я немного беспокоюсь… – сказала Львенок.

– У тебя есть я, чего беспокоиться? – Тетушка подняла руки. – Ты должна верить в эти руки, они больше десяти тысяч младенцев приняли.

Львенок схватила тетушкину руку и прижалась к ней лицом, как ластящаяся дочка:

– Я верю в вас, тетушка…

Большая радость, сенсей!

Вчера на рассвете у меня родился сын.

Поскольку моя жена Львенок относится к категории очень позднорожающих, ее не стали принимать даже все эти доктора наук из Китайско-американского центра по уходу за матерью и ребенком, которые якобы учились за границей. И тут я, естественно, вспомнил о тетушке. Как говорится, старый имбирь острее – у пожилых больше опыта. У жены тетушка тоже единственный человек, которому она доверяет. Они вместе приняли столько младенцев – просто не счесть, и она, конечно, была свидетелем того, как в опасных обстоятельствах тетушка вела себя словно великий полководец.

Львенок начала действовать, еще когда работала в дополнительную ночную смену в Центре разведения лягушек Юань Сая и двоюродного брата. Говорят, что когда пришло такое время и она давно уже должна была идти домой отдыхать, она упрямилась и не слушалась уговоров. С выпирающим животом ходила враскачку по городу, вызывая немало суждений и завистливых взглядов. Знакомые еще издалека окликали ее: «Старшая тетушка, ты все так же, еще не дома, не отдыхаешь? Никакой жалости у брата Кэдоу». – «При чем здесь это? – возражала она. – Рожать дело такое – время придет, все само собой образуется. Сколько крестьянок успешно рожали и в поле, и в рощице у реки. Чем больше изнеженности, тем больше хворей». Она рассуждала, как многие старые врачи традиционной медицины. Ее слушали, то и дело качая головой, большинство поддакивало, таких, чтобы тут же возражали, не было.

Когда я, узнав об этом, примчался в Центр разведения лягушек, Юань Сай уже послал двоюродного брата за тетушкой. В белом халате, маске на лице, с заправленной под белую шапочку копной волос и сверкающим взглядом, она заставила меня вспомнить старинное речение о тех, кто сохранил силу и энергию в старости: «Старый рысак лежит у яслей, а мыслями устремляется вдаль». Вслед за сотрудницей – тоже в белом халате – тетушка прошла в потаенную родильную палату, а я уселся в кабинете Юань Сая пить чай.

Багрово-красный рабочий стол посреди кабинета размерами был никак не меньше стола для настольного тенниса, рядом с ним – черное вращающееся кресло из настоящей кожи с высокой спинкой. На столе стопка толстых книг, да еще торчит небольшое алое полотнище государственного флага. Заметив, как я глянул на него, Юань Сай торжественно произнес:

– Я, приятель, хоть и бандит с большой дороги, но любить Родину тоже имею право.

Со знанием дела он налил мне чая «гунфу»[111] и не без бахвальства заявил:

– Это Дахунпао – Большой красный халат с гор Уишань[112]. Хоть и не аристократический, но качества отменного, когда приезжает уездный начальник, ему и то не завариваю. А если тебе подношу, значит, ты человек классный!

Видя, что душа у меня не на месте, Юань Сай сказал:

– Не переживай. Когда дело у меня в руках, волноваться не стоит, все проходит благополучно и без помех, как говорится, бьем без промаха. Тетушку твою мы просто так беспокоить не стали бы, ее, почтенную, у нас в Гаоми почитают как святую избавительницу, исход ее появления может быть один: с матерью и ребенком все благополучно, все рады и довольны!

Потом я откинулся на этом просторном и уютном кожаном диване и уснул. Во сне мне явились матушка и Ван Жэньмэй. Матушка в сверкающем атласном одеянии, в руке посох с ручкой в виде головы дракона; Ван Жэньмэй в ярко-красной ватной куртке и зеленых штанах: очень по-деревенски, но довольно мило. На левом плече у нее висел узелок из красной ткани, и оттуда выглядывал желтый шерстяной свитер. Они двигались по коридору, нигде не останавливаясь, матушкин посох размеренно постукивал, но это наполнило меня невыразимой тревогой. «Мама, – предложил я, – может, присядете отдохнуть? От того, что вы вот так явились, всем вокруг не будет покоя». Матушка присела на диван, но через некоторое время спустилась на пол и уселась там скрестив ноги, сказав, что на диване не может дышать. Ван Жэньмэй, словно чего-то боясь и стесняясь, пряталась за матушкиной спиной. Стоило ей ощутить на своем лице мой взгляд, как она тут же отворачивалась. Я увидел, как она вынула из узла желтый свитер и развернула его. Он был размером с ладонь взрослого человека, и у меня вырвалось: «Это на куклу только и налезет». Она покраснела: «Я вязала по размеру ребенка в животе». Только тогда я заметил, что живот у нее уже довольно заметно выпирает. О том, что она беременна, свидетельствовали и пятна на лице. «Но ребенок в животе тоже не может быть таким маленьким!» – добавил я. Глаза ее тут же покраснели: «Сяо Пао, поговори с тетушкой, чтобы она разрешила мне родить». – «Вот сейчас и рожай, – стукнула посохом матушка. – А я за тобой здесь присмотрю. Мой посох найдет управу и на несправедливых правителей, и на лукавых сановников. Кто попробует встать на пути, тот у меня доброй смертью не умрет». Она ткнула посохом в какой-то механизм на стене, и медленно отворилась потаенная дверь. Моим глазам открылась освещенная лампами как днем комната, накрытый белоснежными простынями операционный стол, по обеим сторонам которого стояли четверо людей в белых халатах, с закрытыми масками лицами. У изголовья – тетушка, тоже с ног до головы аккуратно одета, на руках – пластиковые перчатки. Ван Жэньмэй вошла туда, но, увидев, что там, повернулась и хотела убежать, но ее задержала рукой тетушка. Расплакавшись, как беспомощная девочка, она крикнула мне: «Сяо Пао, мы столько лет были мужем и женой, спаси меня…» Душу мне охватила скорбь, из глаз покатились слезы… По знаку тетушки подскочили те четыре – судя по всему, медсестры – и отнесли Ван Жэньмэй на операционный стол и в один присест стащили с нее одежду. И тут я увидел, что у нее между ног высунулась маленькая красная ручонка. Большой палец, мизинец и безымянный сжаты, а указательный и средний вытянуты в форме известного во всем мире знака победы. Тетушка безудержно расхохоталась, а отсмеявшись, сказала: «Хватит шалить, вылезай!» – и вот потихоньку стал выходить ребенок. При этом он озирался по сторонам, словно маленькая хитрая зверушка. Улучив момент, тетушка ухватила его за ухо, одновременно обхватила головку и с силой потянула: «А ну, давай выходи у меня!» – Раздался звук, как у взрывающегося попкорна, и младенец, весь в крови и слизи, выпал в руки тетушки…