Шеннон увидела место встречи, еще не доехав до него, – пустой скалистый гребень высотой метров пятнадцать. Она остановила машину у подошвы склона рядом с «хаммером» – настоящим пожирателем бензина, пыльным и помятым. Притулившийся к машине человек держал карабин с небрежным спокойствием профессионала. На его форме не было ни знаков различия, ни принадлежности, но к поясу были прикреплены два запасных магазина и восьмидюймовый нож.

– Привет, Шеннон.

– Брайан Ванмитер, – узнала она и вспомнила операцию в Буа год или два назад.

Там она проводила разведку в банке, который впоследствии ограбили он и его люди. Есть одно забытое свойство у революций – они требовали денег, и Шеннон совершила не одно ограбление ради этого дела. С тех пор она и Ванмитер совместно в операциях не участвовали, но он произвел на нее хорошее впечатление: компетентный без мачизма, умевший работать так, что она могла не беспокоиться – он не начнет стрелять по посторонним.

– Серьезная машинка. Куда-то собираетесь вторгаться? – спросила Шеннон.

– Вчера президент Клэй, – он отхаркнул и сплюнул, – отдал приказ. Федералы хотят арестовать Джона.

Она обратила внимание, что он назвал Джона по имени, и подумала: «Ловкий ход – сделать этого парня другом, а не наемником». Но вспомнила, что и она тоже называет Джона по имени.

«Да, конечно, но с тобой это иначе».

Так ли? Она не могла быть уверена. Брайан Ванмитер был не только тупой силой – он служил в армии рейнджером, когда ее еще и в проекте не было. Но Шеннон никогда не думала о нем как о человеке, с которым советуется Смит.

«Интересно, не думает ли Ванмитер то же самое о тебе?»

– Где он?

– Наверху. Смотри осторожнее, там осыпь.

Она кивнула и двинулась вверх. Склон был крутой, но довольно простой. День стоял пасмурный и холодный, по небу неслись сердитые тучи, а на их фоне виднелась фигура. Если он и слышал ее приближение, то никак не дал об этом знать, продолжал смотреть на горизонт. Джон Смит поменял обычный костюм на грубые рабочие брюки, рубашку с длинными рукавами, жилетку-пуховик и вязаную шапочку. Под его глазами светились уродливые синяки, обретавшие желтый и зеленоватый цвета – «сувениры от Ника», – и это в сочетании с одеянием делало его другим. В меньшей степени политиком и в большей – закаленным в боях воином.

– Ну так что это за причина? – спросила она.

– Привет, Шеннон.

– Я видела новости и знаю, что это был твой старый дружок по академии, – он напал на Ника и его семью. Тот фрик, у которого сдвиг со временем. Только не говори мне, что это не ты его послал.

– Его зовут Сорен. И его послал я, все верно, – ответил Смит обыденным тоном.

Она сжала пальцы в кулаки и не сразу ослабила их.

– Ты знаешь, что Ник мой друг…

– Друг?

– …но ты послал к нему киллера.

– Да. Мне очень жаль, но это было необходимо. Это нечто большее, чем личные чувства.

– Хорошо бы так, – сказала она, – потому что, не говоря уже о моих личных отношениях с Купером, я хочу знать: зачем? Он был послом президента США. Он приехал сюда с миротворческой миссией. И даже если ты не верил в ее успех, то не мог не понимать, что его убийство может привести к войне.

В смешке Джона не было ни капли юмора.

– «Может»? – повторил он и дернул подбородком.

В пяти милях за бесплодной пустыней виднелась небесная линия Теслы. С этого расстояния город казался ничтожно маленьким, всего лишь ряд низких зданий, тянущийся от серебряных башен «Эпштейн индастриалз». Город безоружных мечтателей, съежившийся под злым небом. Даже отсюда Шеннон видела летающие кругами истребители и низко парящие вертолеты. Видела «хаммеры», подпрыгивающие на ухабах. И войска, которые, построившись в дугу длиннее самого города, замерли в ожидании.

– Посмотри на их армию, – сказал Джон. – Статистически среди них около семисот пятидесяти сверходаренных. Хочешь поспорить, сколько там офицеров?

– Ты думаешь, я этого не знаю? Но развязывать войну ради того, чтобы исправить это, – сплошное безумие.

– Согласен, – кивнул он. – Ты помнишь, что я был активистом? Пытался изменить систему. Так вот, система не меняется. Она будет сражаться до смерти, чтобы уничтожить любого, кто пытается ее изменить.

– Джон, оставь это представление для студенток. Скажи мне, что у тебя есть основания для всего этого.

– Есть, – отрезал он и уставился на нее. – Шеннон, они обращают детей в рабов. Они хотят микрочипировать наших друзей. Они убили людей в «Монокле», чтобы все боялись анормальных. Они взорвали биржу, где находилось более тысячи человек, чтобы подлить масла в огонь. Они блокировали собственные города, а когда жители стали просить еды, они принялись травить их слезоточивым газом и расстреливать. Они никогда, никогда не позволят нам быть равными с ними. Они представляют себе только тот мир, в котором живут, и они пойдут на все, прольют сколько угодно крови, чтобы его сохранить.

– И ты, значит, подыгрываешь им, пытаясь убить посла, который ищет мира?

От этих слов он обомлел, молча вытащил из кармана жилетки пачку сигарет и переспросил:

– «Пытаясь»?

«Вот черт!»

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, – сказала Шеннон. – Как его убийство могло бы нам помочь? Как оно могло привести к чему-либо иному, кроме атаки на Обетованную?

Он оценивающе посмотрел на нее. Открыл пачку, вытряхнул сигарету, щелкнул зажигалкой «зиппо», и все это, не сводя с нее глаз.

И тут ее осенило.

– Ты хочешь, чтобы они атаковали!.. – ахнула она.

– Они и будут атаковать. А когда они это сделают, то обрекут себя на гибель.

– Как? Здесь уже стоит армия в семьдесят пять тысяч – по одному солдату на каждого жителя Обетованной: на мужчин, женщин, детей. А в запасе у них еще миллионы.

Джон глубоко затянулся. На его лице появилась улыбка.

– Шеннон, я не придумал это сегодня утром, принимая душ. Я планировал это долгие годы. Я парализовал целое агентство и свалил одного президента, чтобы провернуть это. Если война – единственный способ добиться того, что мы заслуживаем, тогда – Господи благослови – пусть будет война.

Шеннон молча смотрела на него, его слова погрузили ее в смятение. Она знала Джона много лет, для него она шла на операции, рискуя оказаться в тюрьме, противостояла солдатам и не один раз убивала. Она осознавала, что он не боится конфронтации, но и представить себе не могла, что он хочет открытой войны. Господи боже, да как это может выглядеть? Численное превосходство нормальных против сверходаренных составляло девяносто девять к одному. У них не было иного – кроме геноцида и порабощения – способа получить то, что, по мнению Джона, они заслуживали. Ее вполне устраивало равенство, мир, в котором правительство пытается служить людям, всем им, а не манипулирует правдой в интересах тех, кто наверху.