Единственным возражением, которым Саша мог еще козырнуть, было то обстоятельство, что Грязнову именно сегодня не до гостей: он, кажется, поссорился с Грибовой. Меркулов возразил, что все это сущая чепуха, и посоветовал Саше не брать в голову всякие глупости.

Но Турецкий стоял твердо, аргументируя свою позицию тем, что живет в квартире Грязнова и не решится на подобную наглость. Несмотря ни на какие дружеские чувства, Слава имеет все основания предложить ему поменять место жительства. А куда переезжать, может, Костя подскажет? Может, действительно к нему? Тем более и Лидка, его совсем уже взрослая дочь-студентка и в некотором роде даже крестница Турецкого, наверняка обрадуется: такой кавалер под боком. Да она и вообще к Саше с детства неравнодушна…

Только этот последний аргумент и оказался решающим. Грязнова Меркулов решил взять на себя. Но от своей идеи не отказался.

Не придумав ничего лучшего, Турецкий заявил заместителю генерального прокурора, что, как следователь, ведущий весьма сложное дело, находящееся на президентском контроле, больше не может терять времени на сомнительные выяснения чьих-то семейных обстоятельств и должен удалиться в собственный кабинет, который пока еще у него есть, чтобы сесть и подумать о том самом деле, коим он занимается. Потому что чувствует, что именно на этот процесс у него остается все меньше свободного времени.

Саша понял, какими словами готов был возразить Костя, но он только усмехнулся и ушел к окну торжественно и печально мучить свой подбородок, а Турецкий негромко вышел за дверь. Через несколько минут Меркулов позвонил по внутренней связи:

— Езжай домой один.

— Что, испугался? — Саша имел в виду «слухачок-маячок» на днище собственной тачки.

— Нет, я на служебной за Шурой заеду. Грязнов не возражает, он не чета тебе… — И — короткие гудки.

11

Ну уж конечно Грязнов умеет «выглядеть». И этому умению его, скорее всего, частный бизнес обучил. По Турецкому — так сидеть бы на кухне: самое удобное место для душевных излияний. Но Грязнов приказал Денису накрыть стол в большой комнате для чая и… легкого перекусона — все ж народ после работы. Как намек, не более, был открыт мини-бар, вмонтированный в стенку, и в зеркальной глубине его двоилась литровая бутылка водки. Может, даже и не намек, а больше напоминание о тех счастливых и беспокойных днях молодости, когда все они в «минуту жизни трудную» вдруг решали «сообразить» по стаканчику и — отпускало. Тонкий психолог этот Слава Грязнов. И — не прав Олег — совсем он еще не старый…

Сделав свое дело и встретив гостей, Денис отвалил в соседнюю комнату бубнить по-немецки. Помимо предстоящих словопрений, Турецкого мучили еще две проблемы: одна из них — главная — это безопасность Семена Червоненко, а вторая — необходимость встречи с Олежкой. Но если первое зависело уже не от него, а от действий Володи Яковлева и его парней, то второе — целиком от Шурочки.

Меркулов — это было известно всем — человек осторожный и при служебном, «проверенном», так сказать, шофере никогда не ведет бесед, касающихся дела. Поэтому Саша не знал, что успела рассказать ему Шура, если ей это все же удалось, но когда она поставила локти на стол, решительно отодвинув от себя столовый прибор, он понял, что говорить генеральша будет долго и страстно. Однако долгими оказались лишь ее эмоции, а не существо дела. Коротко его можно было бы изложить следующим образом.

Сегодня рано утром Шурочку буквально уже у двери остановил явно междугородный телефонный звонок, что легко определить на слух: несколько сигналов подряд. Женщина, говорящая по-русски с акцентом, попросила к телефону мать Володи. Шура ответила, что абонент, видимо, ошиблась номером или ее неправильно соединили. Но женщина торопливо назвала Шурин домашний номер и, дождавшись подтверждения, сказала, что никакой ошибки быть не может. Где Володя? Прилетел ли он? И почему не сообщает, как обещал?

Господи! Да мало ли ошибок совершают затраханные телефонистки? А все эти автоматические станции — ведь такое иной раз лепят, диву даешься! Вот и теперь к этому телефонному звонку можно было бы отнестись ну в худшем случае, как к дурному розыгрышу, если бы… Если бы не одно обстоятельство. Дня три или четыре назад, точно так же, рано утром, будто абонент точно знал, когда Шура выходит на работу, ее остановил у двери похожий междугородный звонок. И та же женщина — ее голос узнала Шура — спросила что-то про Володю. Шура сказала ей, что она ошиблась номером, а женщина тут же извинилась и положила трубку. И вот сегодня снова. Дважды ошибиться по поводу одного человека в наше время — факт довольно странный. Шура немедленно проверила свой телефон, но все было в порядке, чье-то подключение, то есть жульничество, исключалось. Более того, на телефонной станции ей сообщили, что звонок был из Германии, из города Франкфурт-на-Майне. И еще не понравилось Шуре, что звонившая женщина сильно нервничала и торопилась так, будто за ней гонятся. Когда сегодня все еще ничего не понимающая Шура повторила ей, что та снова ошиблась и зря теряет время, женщина стала возмущаться, вставляя почему-то немецкие слова. Поскольку понять было ничего невозможно, Шура положила трубку и отправилась на работу. Но пока ехала, все никак не могла отделаться от ощущения, что никакая это не ошибка и не розыгрыш, а происходит просто что-то пока для нее неизвестное, но грозящее бедой.

Камень дважды на одну голову случайно не падает — этот закон Шура знала. Она его усвоила за долгие годы работы и руководства Московским уголовным розыском. Но бывают ситуации, когда кому-то это просто необходимо, и тогда камни кидают с размеренностью качка часового маятника. Если кому-то надо! Вот в чем вопрос.

В Бога Шура не верила, поскольку этому ее не научили, а точнее, приучили к безбожию с детства, с младых ногтей — пионерией, комсомолией, более чем тридцатилетним партийным стажем. Поэтому пойти в церковь помолиться, поставить свечку и спросить совета у батюшки она не могла в силу, ну… собственных этических соображений. Чего тут объяснять! Она ж не из «новых русских», заключивших сделку с Всевышним и потому демонстрирующих свои драгоценные «нательные» кресты поверх одежды, и не из президентской рати, у коей обязательное посещение церковных торжеств является немаловажной частью нового менталитета. Не к кому было обращаться Шуре, но сердце матери подсказывало беду, и она ничего не могла с собой поделать. И вот финал: хлопчики, родненькие вы мои, у кого ж еще спросить, скажите бабе-дуре, что делать?!

Нет, перед ними сидела сейчас не знаменитая Романова, стальная сыщица, которая однажды в одиночестве вышла на шоссе и остановила машину, в которой сидел матерый преступник. И не просто остановила, а выволокла из-за руля обалдевшего от такой наглости убийцу. Сейчас сидела перед родными ей мужиками, тоже имевшими свое ничуть не менее боевое прошлое, простая растерянная баба, все аргументы которой состояли из восклицательных знаков, а вывод диктовался сакраментальным: «Ой, и беда ж, хлопчики!» Но они понимали, что вовсе не абстрактные опасения занимали Романову, а вполне конкретный вопрос: куда девался Кирилл? Она звонила первому заму директора-академика, Валерию Яковлевичу, тот клялся и божился, что с Кириллом все в порядке, что он выполняет особо секретное задание руководства, что все это находится под контролем Президента, поскольку речь идет о делах поистине мирового масштаба, и, соответственно, «крыша» у Кирилла такая, которой могли бы позавидовать все Штирлицы, вместе взятые. Шутка. Тем не менее это были уверения крупного разведруководителя. К тому же Валерия Яковлевича, по слухам опять же, прочили на место академика, которому была уготована уже ведущая роль в президентской команде. То есть обман или подлог здесь исключались. Но… сердце матери! Ну что ты с ним поделаешь?! Болит, зараза! Хлопчики, а? Ну шо делать бабе?..