К сожалению, Володя оказался прав. Час спустя он позвонил Казанцеву и попросил провести официальное опознание, заодно снять с дежурства у подъезда Червоненко своего сотрудника и все материалы дела вместе с ним передать в МУР.

— Это он был, Саша, — сказал в заключение своего рассказа Володя.

— Ты имеешь в виду того рыжего?

— Ну конечно. Значит, они и тут работают по одной наводке. Не исключаю, что причина в твоем «маячке».

Он был прав; и Саша твердо знал, кто и каким образом навел убийцу на Червоненко. Значит, они слушали Турецкого давно и очень внимательно. И провожали по всем адресам. Непростительная ошибка, и тем страшнее, что он же не новичок. Нет, точно, с такими проколами в прокуратуре делать больше нечего. Турецкий выяснил, когда подвезут дело, поблагодарил Володю и с настроением, сквернее которого просто не бывает, вернулся к гостям, к их уже вялотекущему, странному какому-то спору и чашке давно остывшего чая.

О чем они тут договорились, что решили, его абсолютно не интересовало, как бы ни обижалась Шурочка. Но крепко испортить настроение Косте, чтоб тот не таскал его на дурацкие семейные разборки, это он мог. И, воспользовавшись паузой в затянувшейся беседе, заявил:

— Как это ни горько, Костя, но мы снова лопухнулись. Если, конечно, гибель еще одного свидетеля по вине старшего следователя и тэ дэ господина Турецкого можно обозначить столь легкомысленным словом. «Маячок»-таки опять сработал.

Саша не собирался намекать Меркулову, что в этом чрезвычайном происшествии есть доля и Костиной вины, — если б поехали сегодня не на раздрызганной «лайбе», а на его служебке, Семен наверняка остался бы жив. Саша не стал бы Косте ничего рассказывать, и никто бы не узнал, что киллеры ночью в понедельник ошиблись и убили не того человека. Да, именно сегодня, всего несколько часов назад, весьма заинтересованные люди выслушали это сообщение и немедленно приняли меры, заставив навсегда замолчать того, кто нечаянно увидел двоих пассажиров «мерседеса».

А вот и вывод: один из тех двоих мог оказаться убийцей, и теперь он — или его холуи, не важно, — тщательно наблюдают за Турецким и опережают на один шаг. Только один, но он несет смерть. Кто же теперь следующий — сам Турецкий? А почему нет?..

Костя, кажется, был уже и сам не рад, что поддался Шурочкиным эмоциям. Новая же информация вообще выбила его из колеи, которую он стал обожать в последнее время: народ просит совета, как отказать народу?! Или это не житейская его колея, а сложившийся образ мышления? Выросли ж все-таки в Стране Советов… Есть такое мнение… А потом — голову с плеч долой! Словом, совсем худо дело… Но самое поганое заключалось в том, что винить во всех провалах Саша мог только самого себя.

Грязнову он сказал, что на сегодня осталась еще масса невыполненных обязательств, наскоро попрощался с гостями, которые, похоже, и сами стали понимать некоторую неуместность своих личных забот, когда вокруг такое творится, и тоже поднялись. Ничего Саша ждать не стал, поскольку уж чем-чем, а служебным транспортом этот народ был обеспечен в достаточной степени, и уехал к Олегу.

Если быть до конца честным, то сегодня видеть кого-нибудь у Турецкого не имелось ни малейшего желания. Но… Олег к этим «всем» не относился. И, выруливая в Останкино, Саша был уверен, что, помимо обещанной информации, которую он собирался получить от Олега, наверняка можно будет хорошо надраться, ибо, как он заметил, младшенький умеет составить подходящую компанию, у него это получается неплохо.

И еще Саша подумал, что достаточно парочки подобных провалов, и уже не он сам, а его, то бишь Александра Борисовича Турецкого, «важняка» из Генпрокуратуры, этак элегантно попросят написать заявление о переводе на должность следователя куда-нибудь в Орехово-Зуевскую районную прокуратуру. В лучшем случае. Поскольку пенсионного стажа Саша еще не имел, а теперь, пожалуй, уже и не сможет иметь в будущем.

13

Олег с некоторой долей юмора отнесся к душевному смятению Турецкого. Но когда Саша, в самых общих словах, рассказал о преследующих его неудачах, тот посерьезнел, задумался. И, слава Богу, перестал демонстрировать свой цинизм, который этаким серебристым налетом покрывал все, о чем бы он ни высказывался. Но это, видел Турецкий, скорее от того поста, от высокого общественного положения, которое Олег занимал, а не от характера. Как раз по характеру он, если Саша правильно понимал, Олег, и не сварливый, и не завистливый. Во всяком случае, таким был до сих пор. Впрочем, может, его работа изменила.

Не стал Олег снова напоминать ему, что уже не раз предлагал послать это дело подальше и заняться собой и семьей. Но это чувствовалось и в тех укоризненных взглядах, которые он бросал на Сашу, и в нетерпеливом покашливании, когда все уже ясно, а собеседник все никак не может остановиться.

— Значит, опаздываешь… — вопросительно-констатирующим тоном прервал Олег наконец Сашины излияния. — Это плохо. А может, наоборот, очень хорошо?.. Если не будешь меня торопить, я постараюсь еще раз объяснить своему старинному другу и учителю несколько элементарных истин нашего времени. Согласен слушать?

— Да… за этим, собственно, и приехал. — Турецкий нарочито хмыкнул. — Назовем это новым ликбезом, а?

— А что? — усмехнулся Олег. — Ты, Саш, вовсе недалек от истины, как тебе ни кажется. Вот только вид у тебя такой, будто не жрал ты как минимум пару суток. Про остальное и не мыслю. Не прав?

— Почти. Вчера у твоей матери… А вообще-то больше всего мне сейчас хочется надраться до поросячьего визга.

Олег, хмыкая и похохатывая, будто Саша сморозил невероятную глупость, повертел головой, а потом поднялся и взмахом ладони позвал за собой. Они вышли на кухню, которую Турецкий и при самом большом желании не смог бы обозвать столь затертым словом. Он никогда не был ценителем кухонных интерьеров, всяческой забугорной техники, украшающей, как заявляет телевидение, быт россиянина. Ежели по делу, так достаточно кастрюли и сковородки, вот и весь тебе смак. Но даже у волосатого певца, которого Саша однажды выходным днем наблюдал в телевизоре, когда он на пару с другим известным певцом, двусмысленно похихикивая, учил широкие народные массы готовить некое жаркое из бараньих яиц, так вот, даже у той самой поп-звезды данная невероятность, именуемая Олегом кухней, наверняка вызвала бы немой восторг. Заметив совершенно растерянный взгляд, Шурин младшенький снисходительно, естественно, с высоты своего положения, похлопал Турецкого по плечу и объяснил его туземное смятение по-своему:

— Сложно, конечно, если в первый раз. Когда мне эту всю хреновню завезли и только через сутки смогли смонтировать, а потом стали объяснять, что к чему и для какой надобности, у меня тоже появилось ощущение, будто я к марсианам попал. Поэтому, Саш, ты не тушуйся, а нужда заставит — так и скоро привыкнешь. К тому же сегодня это не последний сюрприз.

— Ну ты-то, я вижу, привык!

— А куда денешься? Правда с неделю все чего-то хлюпало, фырчало, даже отключалось. Мы ж не привыкли полностью доверять технике, все норовим со своим копытом сунуться. Ничего, наладилось, теперь уже иначе и не мыслю: все под рукой, ничего не пригорает, само моет, сушит, убирает. Готовит, кстати, вполне приемлемо, сейчас оценишь. А еще мне обещали, только не сюда, а в сортир, ну это уже как хохма, такую конструкцию, которая сама тебе зад подтирает, подмывает, высушивает и шлепает легонько: мол, надевай портки и вали отсюда. Вот это класс, а?!