Мое тело улетело из машины. Я наблюдал за всем происходящим с высоты футов двенадцать-пятнадцать. Выйти из своего тела очень даже можно, поверьте. Я пробовал всю свою жизнь, но это было в первый раз по-настоящему. Я смотрел, как машина переворачивается три раза в замедленном движении, и чувствовал себя очень отрешенно, очень спокойно по этому поводу. Я был посторонним наблюдателем. Ни малейшей эмоции. Ты уже мертвый, можешь не дергаться. Но пока свет совсем не погас… я обратил внимание на дно машины, заметил, что она была построена с такими клепаными диагональными распорками понизу. Эти штуки смотрелись очень солидно. Все, казалось, перешло в замедленное движение. Ты делаешь один очень долгий вдох. И я знаю, что Анита в машине, но другой частью сознания думаю: интересно, а Анита тоже наблюдает за всем сверху? Я больше волнуюсь за нее, чем за себя, потому что я даже не в машине. Я выскользнул, умом или чем там, во что, вы считаете, вы превращаетесь в те доли секунды, когда такое происходит. Но потом, после трех кувырков, “мерседес” громыхнул колесами вниз, уперся в изгородь. И в тот же миг я снова оказываюсь за рулем.

Так что Марлон побывал в своей первой аварии за два месяца до того, как родился. Неудивительно, что он потом никогда не водил, так и не сдал на права. Полное имя Марлона – Марлон Леон Сандип. Брандо позвонил, пока Анита лежала в больнице, похвалить ее за “Представление”. “Марлон – хорошее имя. Может, назовем его Марлоном?” Бедного ребенка заставили пройти целую религиозную церемонию, когда он прибыл домой на Чейн-уок: разбрасывание риса, цветочные лепестки, пение гимнов и вся прочая лабуда. Ну а что, Анита же мать. Кто я такой, чтобы идти против нее? Все, что пожелаешь, мама. Ты только что родила нам сына. Так что там стараниями Роберта Фрейзера оказались даже бенгальские баулы. И колыбельку тоже сделали по его заказу – такую красивую, которую можно качать. Стало быть, вот его полное имя: Марлон Леон Сандип Ричардс. И последнее – самое важное. Остальное – так, вступительная часть.

* * *

Учитывая, что эпизод с вырубанием гитары Брайана, когда он коматозил под жужжащим динамиком, случился уже три года как, странно вспоминать, что он еще играл на каких-то треках в начале 1969-го – в год его смерти. Автоарфа на You Got the Silver, перкуссия на Midnight Rambler. Как это туда попало? Последний сигнальный огонь с тонущего корабля.

Уже к маю мы обкатывали его замену, Мика Тейлора, в Olympic Studios – в первый раз на Honky Tonk Women, где его наложенная гитара сохранилась для потомков. Это было предсказуемо, настолько он был хорош. Он влился как бы сам собой очень вовремя. Мы уже все слышали Мика, знали его, потому что он играл с John Mayall and the Bluesbreakers. Правда, поначалу все косились на меня, потому что я вроде как тоже гитарист, но у меня позиция была простая: надо – сыграю с кем угодно. Окончательные выводы можно было делать, только поиграв вдвоем. И вдвоем мы наиграли много всего самого классного – из самого крутого, что вообще есть у Stones. В его игре уже имелось все, что нужно: и мелодичность, и красивый сустейн, и свое понимание вещи. Звук у него был приятнейший, очень душевный. И с ним он мог попадать туда, куда я прицеливался, причем даже раньше, чем я сам. Иногда я просто трепетал перед гитарой в руках Мика Тейлора, особенно на вещах со слайдом – оцените его на Love in Vain. Бывало, играю с ним обычный джем, разогреваюсь на пару, и вдруг меня пробирает: ого! Видимо, здесь он и давал волю эмоциям. Я обожал его, обожал с ним работать, но он был очень застенчивый и очень замкнутый. Мы сближались, когда обкатывали вещь или играли вместе, и, когда он расслаблялся, он был суперприкольный парень. Но мне всегда было очень трудно раскопать что-то большее, чем Мик Тейлор, которого я встретил в первый раз. Это видно на экране в “Дай мне кров”[169] – его лицо не шевелится. Где-то внутри он боролся сам с собой. Ничего особенно не сделаешь по этому поводу – когда рядом такие люди, их из себя не вытащишь. Им приходится самим сражаться со своими демонами. Растормошишь его на час-два, на вечер или на ночь, а на следующий день он снова в задумчивости. В общем, не самый смешливый был парень, скажем так. Что поделать, кое-кому приходится оставлять простор для их одиночества. Понимаешь, что есть такие люди – с ними проведешь один день и фактически узнаешь про них все, что вообще сможешь про них узнать. Как Мик Джаггер, только с точностью до наоборот.

* * *

Мы уволили Брайана за две-три недели до того, как он умер. Дело давно назревало, так что мы с Миком наконец собрались и отправились в дом Винни-Пуха. (Ферма Котчфорд – она принадлежала писателю А. А. Милну, и Брайан недавно ее купил.) Миссия не нравилась ни Мику, ни мне, но мы вместе съездили к нему и сказали: “Слышишь, Брайан… В общем, все кончено, старик”.

Мы сидели в студии, когда вскоре после этого нам позвонили, писались с Миком Тейлором. Существует полутораминутный дубль, где мы записываем I Don't Know Why, песню Стиви Уандера, и игра прерывается телефонным звонком, которым нам сообщают о смерти Брайана.

Я знал Фрэнка Торогуда – человека, который сделал “предсмертное признание”, что это он убил Брайана, утопил в бассейне, где его тело нашли через какие-то минуты после того, как другие люди видели его живым. Но я никогда не поверю этим предсмертным признаниям, потому что в этот момент обычно присутствует единственный человек – тот, кому он якобы это сказал, какой-нибудь родной дядя, или дочка, или кто там: “Перед смертью он признался, что убил Брайана”. Правда или неправда, я не знаю. У Брайана была тяжелая астма плюс он принимал куаалюды и туинал – не самая лучшая заправка перед нырянием в воду. С ними очень спокойно может перехватить дыхание. И он был здорово накачан седативами. У Брайана была приличная переносимость к препаратам, этого не отнимешь. Но сопоставьте это с отчетом коронера, в котором сказано, что у него были плеврит, увеличение сердца и больная печень. Хотя я вполне могу представить сценарий, в котором Брайан настолько мерзко обращается с Торогудом и его бригадой строителей, которые работали над брайановским домом, что доводит их до бешенства. Так что он нырнул и уже не всплыл. Но когда кто-то говорит: “Я прикончил Брайана”, я максимум соглашусь признать непреднамеренное убийство. Ну ладно, может, ты его и толкнул под воду, но ты ничего не планировал. Вывел из себя даже строителей, ноющий сукин сын. Было неважно, присутствовали там строители или нет, он находился в той точке своей жизни, когда вокруг была пустыня.

Три дня спустя, 5 июля, мы давали свой первый концерт больше чем за два года – в Гайд-парке, бесплатное мероприятие, собравшее что-то около полумиллиона человек. Шоу оказалось потрясающее. Первоочередной вещью для нас было то, что это наше первое появление за долгое время и с поменявшимся составом. Это был первый выход Мика Тейлора. Мы сыграли бы его в любом случае. Но поскольку очевидно, что требовалось как-то что-то сказать, мы превратили его в брайановский мемориал. Хотели проводить его с почестями. Радости и мерзости в общении с человеком – это одно, но, когда его час пробил, пора выпускать голубок, или, в данном случае, мешки белых бабочек.