Меч взлетел, но меня на диване уже не было – оттолкнувшись плечом, я прокатился по полу сбоку от Мэнни и, в кувырке вырвав палаш из ножен, тем же движением метнул его в американца.

Мэнни швырнуло к стене, пришпилив к ней. Меч упал на пол. Покачав головой, я поднялся, неспешно начал застегивать ремни, потом нагнулся за сапогами. Мэнни, слабо икая, смотрел на меня умоляющим взглядом – рукоять палаша торчала у него справа под ребрами.

– Вот так. – Я затянул ремни и выпрямился. – Извини, времени на поединок не было. А это, – я взялся за палаш, – мне нужно.

– Не надо… – попросил Мэнни, цепляясь за мою руку. – Я не хочу… ради всего святого…

– Все справедливо, Мэнни. – Я покачал рукоять палаша, с наслаждением наблюдая, как каждое движение вызывает судорогу боли во всем теле американца. – Никто не просил тебя становиться тем, кем ты стал. У тебя даже второй шанс был… больно, да?.. Но ты снова нашел мерзавца, к которому можно прибиться. Так на что же ты жалуешься?

Слезы текли из глаз Мэнни, рот перекосился. Улыбаясь, я неспешно потянул палаш, придерживая у стенки левой рукой бьющееся тело. Мэнни выплевывал кровь и булькал.

– Знаешь, за что я люблю этот мир? – осведомился я. – За то, что в нем таких, как ты, можно просто убивать.

Я выдернул палаш и убрал руку. Мэнни упал в лужу крови и еще какое-то время возился, пока я вытирал об него палаш…

В коридоре я столкнулся с Гонсалесом и придержал его за плечо. Улыбаясь, сказал в его сумасшедшее лицо:

– Мэнни лежит в каюте. Я его зарезал, как свинью, и перед смертью он остался трусом, каким и был всегда – выл и скулил. А тебя я убью после боя, сволочь.

Над полем боя мерцанье свеч,

То звезды горят все краше.

Здесь будет каждому щит и меч,

Когда придут наши.

Усни, накрывшись моим плащом,

И не опасайся кражи.

Здесь будет каждому хлеб и дом,

Когда придут наши.

Пойми изломы речных дорог,

Испей из славянской чаши.

Здесь каждому свет и бог,

Когда придут наши…

Ведь я тебе не скажу в упор:

Стоят по дороге стражи,

И где-то слушают приговор

В тюремных подвалах наши.

Над полем боя мерцанье свеч,

То звезды горят все краше.

Здесь будет каждому щит и меч,

Когда придут наши.

М. Струкова

Стоя возле камня, я переодевался почти с наслаждением – даже не думал, что будет так приятно избавиться от девчоночьих шмоток. Танюшка стояла рядом. Собственно, все стояли рядом, дальше или ближе – и наши, и ребята Герберта, и вчерашние рабы (обалделые, но сжимающие в руках оружие), и банда Гонсалеса… Урса, кстати, тоже уже было видно – они вываливали толпой из-за скал в полукилометре от нас.

– Олег, к тебе, – подошел Сергей с обнаженным палашом в руке. – Один из этих.

Я уже издалека увидел «этого» – это был Роб. Кстати, к этому блондину у меня почему-то особой неприязни не было. Американец приближался быстрым шагом, держа в руках сабли. Мои расступились, но неохотно.

– Привет, – сказал Роб, подходя. Он почему-то тяжело дышал, словно бежал долго и упорно.

– Да виделись уже сегодня, – весело ответил я, шнуруя ремни сапог. – Тань, принеси бригантину, пожалуйста…

– Сейчас будет драка. – Роб покусал уголок губы. – Наши и люди Герберта… и…

– И рабы, – добавил я. – Ваши рабы, да?

– Наши рабы, – повторил Роб. – Урса же идут, Олег.

– Ай, как интересно! – восхитился я. – Урса идут! А раньше – не ходили? – Роб молчал, глядя мертвыми глазами, и я поднялся. – Ладно, урса идут – и мы пойдем себе…

Схватка в самом деле готова была вот-вот начаться. Если бы не урса, я бы сказал, что она плохо кончится для бандитов Гонсалеса… но только сейчас она готова была плохо кончиться для всех.

Роб свернул к своим. А я прошел между отрядами (их разделяло шагов десять, не больше) и встал посередине. Огляделся, словно только что свалился сюда с неба. Зевнул. Слева и справа блестела сталь, оскаливались зубы, сверкали глаза…

– Чего это вы тут затеяли? – полюбопытствовал я. – Не вовремя…

– Олег, уйди! – крикнул Герберт. – Все по чести, они это заслужили!

Его люди поддержали Герберта злым гулом. Я увидел, что подходит Танюшка, подставился под бригантину, потом попросил ее помочь застегнуть крючки. За нами внимательно и слегка недоуменно наблюдали с обеих сторон, и я, храня спокойное выражение на лице, про себя с усмешкой отметил, как ярость все больше сменяется недоумением.

– Что ты там сказал? – уточнил я у Герберта. – Заслужили? Да кто спорит? – Я кивнул в сторону урса. – Если только вон они… Вообще, как вы думаете, – я обращался ко всем сразу, – они подождут, пока мы свои дела закончим, или сразу навалятся? – Ответом мне было молчание. – Пошли, – я махнул рукой. – Пошли-пошли, сначала урса, а личные счеты потом, потом.

И, не оглядываясь, пошел к своим.

* * *

Урса остановились в сотне метров от нас полукругом, вогнутой стороной к нам. Мы так и встали – четырьмя квадратами-отрядами.

Я достал из кобуры наган, взвел курок. Скомандовал негромко:

– Девчонки – назад. – За спиной и по краям произошло шевеление. Слева от меня стоял Сергей. Справа выдвинулся Йенс. Значит – все в порядке.

Со стороны урса завыли и заухали, потрясая щитами и оружием. Йенс с усмешкой высоко подкинул ярко блеснувший меч, поймал за рукоять, подбросил снова, что-то приговаривая по-немецки. Ян, опершись левой рукой на чупагу, правой крестился и негромко бормотал. Мило подкатывал рукав. От людей Герберта кто-то заорал по-английски:

– Эй, суки черножопые, идите сюда, ближе идите, мы вам жопы на лоскутья порвем!

Американцы засвистели и заулюлюкали. Зорка, прищурившись, взводила аркебузу, закатила в ствол пулю – зеркально сверкнул подшипник.

– Пошли, – скомандовал я, беря в зубы дагу, револьвер перекладывая в левую руку, а в правую перехватывая палаш…

Урса бежали навстречу – надвигалась черная стена, и я, отсчитав восемьдесят шагов, начал лепить в эту стену пулю за пулей. Опустошив барабан, бросил наган в кобуру, подхватил изо рта дагу. Как раз в тот момент, когда мы сшиблись с урса лоб в лоб.

– Господи, прости наши невинные прегрешения! – истошно заорал кто-то с восторгом и ужасом.

Хрясть! Косо переломился ятаган, алым веером кровавых брызг плеснул череп под маской. Удар! Палаш утонул между ключиц урса, скрежетнул о гортань. Блок дагой влево… Пинок коленом под щит, удар рукоятью палаша в затылок. Поворот – топор свистит прямо перед лицом, холодный ветерок овевает лоб… Встречный удар – укол дагой в горло сбоку. Закатываются глаза в щели маски… Щит наклонить вниз дагой, рубящий удар сверху вниз в левое плечо… Заклинило! Я отразил ятаган дагой – раз, другой… Слева пропеллером сверкнула корда, и урса осел вниз.