Костя увеличил изображение на экране, произвольно выхватывая из серого смерча одну пчелу, другую, третью… Ничем не различимые между собой, частички единого целого.

И неотступно следящий за ним безглазый взгляд.

– Вы хотите диктовать мне, как поступить? – спросил Кратов жестко. – Вы все, снаружи и внутри… умники-разумники, ксенологи, астрархи и прочая и прочая? Будто я чучело какое и мной можно крутить-вертеть, как вам заблагорассудится. Мечтаете и из меня вылепить ручного зомби? Вот вам! Мне вверено благополучие экипажа, и я его обеспечу. Нравится вам это или нет!

Он поднялся, запер оставленную Вардановым дверь и снова вернулся в кресло. Но уже другим. Не расслабленным, потерявшимся юнцом, а звездоходом, драйвером, хозяином корабля.

– Хватит выть, – сказал он резким голосом.

– Выполнено, – помедлив, откликнулся когитр.

На пустыню рухнула тишина. Кратов посидел с полминуты, привыкая к ней, испытывая подлинное блаженство и успокоение.

– Хорошо, – наконец промолвил он. – Теперь так. Бортовой фогратор к бою.

– Запрещено Кодексом исследовательских миссий…

– Заткнись!

– Цель?

– Все, что движется, – он поразмыслил и поспешно поправился: – Кроме объектов земного происхождения. Людей и машин.

– Не выполнено, – сказал когитр. Кратов яростно зашипел, и когитр добавил: – Непосредственной угрозы кораблю не существует. Поэтому вам следует принять на себя ответственность за нарушение Кодекса и сделать об этом устное заявление.

– Я, Константин Кратов, драйвер исследовательской миссии на планету Псамма, отменяю действие всех без исключения Кодексов и инструкций, за что готов отвечать своей честью и имуществом… Достаточно? Выполняй!

– Не выполнено.

– Опять что-то мешает?!

– Да, – сконфуженно подтвердил когитр.

– Ну и катись!..

«Ничего уже не будет по-прежнему».

Он вспоминал об этом, покидая центральный пост и идя по коридору в направлении шлюзов. У дверей каюты Варданова он задержался и даже поднял руку, чтобы постучаться. Но опустил ее и даже выругал себя за колебания. Ему нельзя было медлить. Потому что там, за бортом, оставался Маони. А он сам подспудно искал хоть какой-то поддержки своему решению. И, не найдя ее, вполне мог повернуть назад.

«Ничего не изменить».

Он неторопливо, без излишней суеты, влез в «галахад» – никогда, кажется, не проделывал это с такой частотой, как в этот день. Опустил забрало, набросил светофильтр, полностью отгораживая себя от внешнего мира. Включил кондиционирование внутри и полную защиту снаружи.

«И не будет обратной дороги».

Он сдвинул шторку, за которой в стенной нише хранилось оружие. На мгновение испытал неуверенность: а вдруг Фрост и вправду забрал то, за чем приходил?..

Но фогратор был на месте.

15.

Едва только диафрагма люка раскрылась настолько, чтобы можно было видеть происходящее снаружи, как он с ужасной остротой осознал, что творит нечто невозможное, в иных, нормальных условиях положительно недопустимое. Ему даже захотелось зажмуриться – в последнее время он особенно часто испытывал такое постыдное желание, и это отчасти объясняло поступок Варданова, когда тот ни с того ни с сего отправился к себе в каюту, подальше от событий, «прятать голову под подушку». Но тут ему в голову втерлась мало уместная в данной ситуации пословица: назвался-де груздем, так и полезай куда следует… «Ничего не изменить», – снова подумал он и, по-прежнему испытывая сильнейшее душевное рассогласование между тем, чего ему хотелось, и проистекавшими из этого – а правильнее, вопреки этому – действиями, начал стрелять.

Первый залп пришелся в клокотавшую подле самого люка красно-бурую массу, многолапую, многоголовую и предельно омерзительную, при виде человека мгновенно распавшуюся на отдельные составляющие, которые с хищным интересом прянули ему навстречу. Но через весь этот содом уже пролегла широкая черная проплешина, и от нее вслепую расползались обожженные и изувеченные тела.

Ужаснувшись содеянному, он тем не менее не остановился, а не медля ни секунды направил изрыгающий смертоносное свечение раструб фогратора в зенит, в самую сердцевину буйствовавшего Роя. И серое, звонко гудящее облако расселось безобразной прорехой, куда с величественным равнодушием заглянуло Старшее Солнце.

Лишь тогда он опустил оружие, пригнул голову и, будто нашкодивший мальчишка, замер, ожидая наказания.

Если предать забвению их в общем-то либеральное с ним обхождение после того, как он втрюхался в улей, а судить по тому, что они учинили с кораблем, то наказание должно было последовать скорое и суровое.

Но вот уж минула вечность, а Рой все бездействовал.

Кратов неловко отпихнул ногой изувеченного шипоноса, пытавшегося ухватить его оплавленными культяпками. Превозмогая громадную усталость, повел вокруг себя взглядом в поисках причины нечаянной отсрочки приговора.

В самом деле, что-то изменилось.

Ему потребовалось немалое физическое усилие, чтобы понять, что же именно.

Красные пчелы.

Как и в прошлый раз, они плыли вереницей, пристроившись друг дружке в хвост через равные промежутки, совсем низко над песком, густо усеянным бронированными телами «эффекторов». Их было не более десятка. Огромные, спокойные, отстраненные. Словно происходящее не имело к ним никакого касательства.

Рой предупредительно расступался перед ними. И бронированная нечисть по мере их приближения замирала и даже как-то оседала разом на все лапы.

«Вот они – астрархи. Хозяева хозяев. Явились полюбопытствовать, как идут дела. Сейчас убедятся, что без них Рой потерялся, и в два счета покончат с этой нелепо затянувшейся разборкой. А заодно и с кораблем. И со мной – тоже. Но, честное слово, это будет нелегко».

Костя поднял оружие, выцеливая головную пчелу.

До нее было метров пятьдесят. Но в глаза лупило весьма некстати взошедшее Младшее Солнце. Кратов опустил фогратор и зажмурился, чтобы привести зрение в норму. Под сомкнутыми веками плясали зеленые пятна на оранжевом фоне, понемногу расплываясь в сплошную бурую пелену.

«Теперь можно», – подумал Костя.

Руки его задвигались, зажили сами по себе. Плавно вскинули фогратор на уровень плеча, утвердили его там и застыли мертвой, непоколебимой опорой. Включились, отработали свое глаза, быстро и точно оценив расстояние до мишени. Указательный палец правой руки улегся на спуск и несильно, почти ласково прижал его.

«Кажется, я снова не то делаю», – вдруг подумал Кратов.

Но все, что должно было свершиться, свершилось.

Когда он набрался достаточно храбрости, чтобы открыть глаза, то понял, что Рой уходит.