Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты прав: мы делали это из жадности и глупости. Они же могли сознательно стремиться к упрощению видовой схемы. Люди как разумное сообщество отказались от иерархических структур еще в двадцатом веке. А пчелы развили внутривидовую специализацию до предела и сочли это за благо. В самом низу – толпы глупых скотоподобных «эффекторов». Посередине – Рой, исполнительная мозговая масса…
– Однако же, довольно недалекая. Только и годная, что инсектоидами управлять. А в одиночку ей ни за что бы с нами не справиться. Поэтому мне и повезло унести ноги от улья…
– …И на самом верху – красные пчелы. Свободные, независимые, всевластные индивидуумы. Именно они ослепили и обезоружили корабль, когда Рой кликнул их на помощь.
– Но не уничтожили, заметь!
– Значит, они умнее нас.
– Мы только делаем вид, что отказались от иерархических структур. На самом деле это заключено в нашей природе, от которой никуда не уйти. Как любая сложная система, мы стремимся от хаоса к порядку. И невольно выстраиваем новые и новые иерархии, хотя и наполняем их иным, нежели раньше, смыслом. Псамма очень похожа на Галактическое Братство в миниатюре. У нас тоже есть высшее звено – тектоны и есть свой Рой. А мы, люди, пока что не поднялись выше уровня «эффекторов». И нам доверяют только самую скучную работу.
– Но мы честно стараемся ее выполнить. Не правда ли?
Их взгляды встретились. Губы Маони дрогнули в вымученной улыбке. «Он старше меня лет на десять, – подумал Костя. – А посмотрел бы кто на нас со стороны – решил бы, что братья-близнецы. И каждому по тысяче лет».
– Плохо, брат, – сказал он. – Мы дурно справились с этой работой… Ну что, уходим?
– Уходим, Костя.
Левый мизинец Кратова утопил свою клавишу.
Когитр очнулся от дремоты. Запустил стартовые процедуры. Оживил гравигенераторы, прощупал взлетный коридор над кораблем и сообщил гнусавым синтетическим голосом:
– К взлету готов.
– Взлет разрешаю, – отозвался Кратов и продублировал команду нажатием клавиши.
– Есть импульс отрыва, – сказал когитр.
Корабль мягко всплыл над песчаным ложем. По нему прокатывались волны едва ощутимой вибрации, неприятно отдаваясь во всем теле. Тысячи мелких иголочек впились в ладони. Под ногами завели извечную свою заунывную песнь гравигенераторы.
«Сейчас экраны покроются рябью, – думал Костя. – Пустыня расползется в серое пятно и пропадет. И больше я, на свое счастье, не увижу ее никогда…»
– Импульс отрыва недостаточен, – пробубнил когитр. – Повышаю напряженность поля.
– В чем дело?
– Отмечен вектор противодействия. Чрезвычайно мощный вектор. Искажение гравитационных контуров.
Ландшафт на экране видеала заструился, поплыл. Острые вершины дальних сеифов разгладились, как будто по ним прошлась невидимая ладонь. Кувыркаясь, пронесся по воздуху вырванный с корнями куст синей колючки. Гравигенераторы охнули и вдруг заорали дурными голосами.
– Что происходит, Костя?!
Кратов не ответил. Ясно было без слов. Корабль прихлопнули сверху, не отпуская с планеты. Снаружи бушевал самум, швыряя тучами песка в восходящее Младшее Солнце. И это были еще цветочки. «Если так дальше пойдет, мы поднимем на Псамме гравитационный шторм и устроим первозданный хаос. А то и взорвем все к дьяволу…»
– Искажение контуров, – бухтел когитр. – Повышаю напряженность. Искажение контуров.
– Костя, почему ты молчишь?
«Если я нажму черную клавишу справа, когитр окончательно сорвется с цепи и кинет генераторы в форсаж. Это самая тугая клавиша из всех – чтобы никто, даже в умопомрачении, не мог активизировать ее случайно. Не было случая, чтобы это средство не помогало. И тогда мы, наверное, уйдем от планеты. Оставив за собой ее обломки…»
– Прошу команду на форсаж! – не запозднился когитр.
Кратов убрал правую руку с пульта и для верности зажал ее между колен.
– Форсаж запрещаю, – сказал он сквозь зубы.
– Костя! – закричал Маони. – Да пропади все пропадом!
Он перегнулся через подлокотник кресла, его рука поползла к заветной клавише.
– Назад! – рявкнул Кратов и отпихнул Маони плечом.
Тот невнятно выругался и снова полез к управлению.
– Или они нас отпустят… – шипел он. – Или все вдребезги…
Кратов высвободил правую ладонь и коротко рубанул сверху по его распяленным пальцам. Маони взвыл от боли и отпрянул, мотая в воздухе отбитой кистью. Стены центрального поста заколыхались, собираясь гармошкой. Пульт управления пополз прочь, выгнулся, будто спина рассерженного кота. Экран перед лицом Кратова растянулся в уродливой ухмылке.
– СТОП!!!
Генераторы осеклись и от истошных воплей перешли на фистулу. Тошнотные видения пропали. Взбаламученный песок понемногу оседал, в нем блуждала грязная, неопрятная радуга.
– Все, – сказал Кратов. – Прилетели.
– Твари, – пробормотал Маони, укачивая поврежденную руку.
– Больно?
Маони злобно оскалился, но не ответил.
– Прости, – сказал Костя виновато. – Но я не могу позволить тебе вляпаться в эту грязь. После всего, что было. Должен же среди нас остаться хоть один нормальный человек.
– Зачем это мне? – угрюмо спросил Маони. – Мы обречены.
– Подожди, Гвидо. Дай подумать. Еще не все кончено. Мы что-то упускаем…
– А уж они-то ничего не упустят, – пробормотал картограф.
18.
«Чем вы всегда умиляли меня, драйвер, – сказал Варданов, входя на центральный пост и по-хозяйски усаживаясь в свободное кресло, – так полной своей непоследовательностью. Совсем недавно вы с угрозой в голосе божились, что ни при каких обстоятельствах не станете стрелять в Рой. И что мы имеем в итоге?» – «Ни черта мы не имеем, – сказал Костя упрямо. – Во всяком случае, свою задачу я выполнил. Рой рассеялся, и Маони беспрепятственно вернулся на борт». – «Самомнения в вас хоть отбавляй! – проворчал Варданов. – Ничего сколько-нибудь значимого вы не рассеяли. Просто красные пчелы в течение некоторого времени потакали мелким капризам Роя, как-то: накрыть корабль непроницаемым для ЭМ-связи колпаком, заткнуть ему фограторы, то-се… А когда дела стали принимать серьезный оборот, скомандовали ему: «К ноге! Не трогать этих бешеных дураков!» И Рой, пусть неохотно, но подчинился. Тем более что перед этим он уже вволю отыгрался на мне. Так что неизвестно, кто выполнил вашу задачу – вы, я или красные пчелы…» – «Вы постоянно требуете от меня невозможного. Чтобы я предвидел будущее, просчитывал свои ходы наперед. А я так не умею. Я не Нострадамус, и во мне нет дара проскопии. Мне только двадцать три года, я ничего еще толком не знаю!» – «Вы полагаете, это серьезное оправдание? То есть, разумеется, во всех последующих комиссиях – а в том, что они непременно последуют, я нисколько не сомневаюсь! – вашу молодость, безусловно, примут во внимание. Но неужели вам самому от этого легче? Неужели вы убеждены, будто затеяли все с нуля, и за вами не стоит тысячелетняя культура, на огромную мудрость которой надлежит постоянно опираться? Неужели вам спокойнее сознавать себя вечной личинкой, которая единственно способна на то, чтобы жрать и расти?» – «Нет, мне так не спокойнее. Но пока я ничего не могу поделать с этим прискорбным обстоятельством – своей молодостью». – «Хорошо, драйвер, не сердитесь на меня. В конце концов, я очень виноват перед вами. И мое запоздалое брюзжание – всего лишь попытка оправдаться перед собственной совестью. И перед Высшим Судом…» – «Что касается вашей записки, то я ее уничтожил». – «И напрасно. Вообще напрасно вы схватились за фогратор и полезли наружу. Этот ваш бенефис не снискал аплодисментов зрителей. И красную пчелу вы убили зря. Ведь они и так уже все поняли и хотели уходить». – «Ничего они не поняли! Потому что я до сих пор не могу поднять корабль». – «Мало того, что вы в своих поступках шарахаетесь из стороны в сторону! – вдруг рассердился Варданов. – Так вы еще и на ровном месте ухитряетесь найти ухабы. Да есть ли у вас хотя бы кроха ума, и не ума даже, а элементарной памяти?! Вы разочаровали меня, драйвер. Я ухожу от вас, и больше не просите меня о помощи…»