Рузвельт поднял вопрос об Индии в беседе с Черчиллем в Вашингтоне после Пёрл-Харбора. Премьер-министр отреагировал на это столь эмоционально, что президент никогда больше, как позже уверял Черчилль, не обращался к нему с этим вопросом. В конце января Индия интересовала президента больше по военным, чем идеологическим причинам. Вместе с влиятельными сенаторами и представителями администрации он опасался, что индийцы не поддержат защитников Англии. Рузвельт попросил свое посольство в Лондоне снова прозондировать отношение Черчилля к проблеме мобилизации индийцев на борьбу со странами «Оси», но премьер-министр ни на йоту не изменил своих взглядов. Большую часть индийских войск, говорил он, составляют мусульмане. Рекруты на войну набирались главным образом в северных районах субконтинента, настроенных враждебно к руководству партии «Индийский национальный конгресс». Многочисленному населению центральной низменности недоставало энергии для войны с кем-либо. Черчилль считал, что не может идти на риск отчуждения от Англии мусульман и князей.

Не поколебленный этими аргументами, президент затеял другую игру. «Осознаю всю неуместность того, чтобы выдвигать предложения по вопросу, в котором вы, добропорядочные люди, осведомлены, разумеется, гораздо больше меня», — писал президент Черчиллю и указывал в письме, что американский опыт в разработке статей конфедерации мог бы послужить полезным прецедентом. Он предложил детально разработанную идею переходного, на время войны, правления в Индии под руководством небольшой группы представителей различных каст, сфер деятельности, религий, регионов и князей, а также проект формирования власти на более длительную перспективу. «Возможно, сходство некоторых из этих методов со способами решения трудностей и проблем в Соединенных Штатах с 1783-го по 1789 год породит благоприятные тенденции в самой Индии, и это, может быть, позволит людям в этой стране забыть прежнее ожесточение и стать более лояльными к Британской империи, а также даст почувствовать острее угрозу японской оккупации и преимущество мирной эволюции перед хаотичной революцией...

Ради бога, не вовлекайте в это дело меня, хотя мне хотелось бы быть полезным. Строго говоря, это не мое дело, за исключением того, что оно часть и условие успеха той борьбы, которую ведем вы и я».

Президент недаром осознавал всю неуместность своих предложений: Черчилль отверг их, как и его исторические аналогии. Рузвельт и Георг III, считал премьер-министр, в любом случае имели дело с разными проблемами. Не оставалось времени ни для конституционных экспериментов, ни для испытаний и ошибок. Но премьер подвергался сильному давлению с целью побудить его найти выход из складывавшегося в Нью-Дели тупика и потому решил послать в Индию вернувшегося из Москвы министра военного правительства сэра Стаффорда Крипса, с тем чтобы предпринять последние усилия. Еще раньше президент направил в Нью-Дели в качестве своего личного представителя Льюиса Джонсона, бывшего помощника министра обороны, с военной миссией не очень определенного свойства. Выбор Джонсона сам по себе любопытен. Процветающий адвокат и политик из Западной Вирджинии, основатель и одно время командир Американского легиона, он не имел определенных взглядов (если они вообще у него были) на такие серьезные проблемы, как колониализм, национализм и раздиравшие Индию расовые конфликты.

Какое-то время события не благоприятствовали гостям Нью-Дели. Крипс, лейборист левого крыла, вегетарианец, противник империализма, друг Неру, действовал, по существу, как агент кабинета Черчилля. Руководство «Индийского национального конгресса» он считал чересчур воинственным. Индийцы требовали большей роли в ведении войны, чем предлагал им Лондон. После войны хотели иметь единую страну, которую не разорвали бы раскольнические группировки. Англичане же опасались, что контроль руководства конгресса над военными делами послужит фактором недовольства мусульманских войск, раздробит военные усилия и превратит оборону Индии от японцев в лучшем случае в партизанскую войну. Индийцы не стали бы следовать своим прежним угрозам отомстить мусульманам и князьям.

Оказалось, что не Крипс, британский радикал, а Джонсон, политик из Западной Вирджинии, в критический момент приблизился к преодолению тупика. Отнюдь не обескураженный предупреждением Веллеса, что президент отстранился от индийских проблем, Джонсон метался между Крипсом, Неру и Уэвеллом и снова по тому же кругу, чтобы поддерживать течение переговоров. Соглашение стало еще более необходимым, когда до Дели дошли вести, что японский флот в ходе одного рейда потопил у индийского побережья каботажные суда общим водоизмещением 100 тысяч тонн и готовится к полному уничтожению небольших британских сил ВМФ. Индийцы и англичане обратились за помощью к Вашингтону.

«Имя Рузвельт производит здесь магическое влияние, — телеграфировал Джонсон Халлу, — страна и народ следуют советам Америки и любят ее».

Через два дня Джонсону пришлось прекратить свои хлопоты. Он подозревал, что Черчилль чинит препятствия миссии Крипса, но был прав лишь наполовину: Черчилль и Джонсону чинил препятствия. Гопкинс, выслушав в Лондоне гневные тирады Черчилля, посоветовал Рузвельту умерить посреднические усилия Джонсона. Крипс, оставаясь в Дели, питал весьма слабые надежды на успех своей миссии и телеграфировал Черчиллю о своем возвращении на родину. Премьер-министр ответил, что Крипса ожидает дома достойный прием, поскольку его миссия доказала, насколько велико желание Англии добиться урегулирования в Индии. По его словам, реакция Англии и Америки на усилия британского посредника в Дели «вполне благожелательна».

Рузвельт предпринял еще одну, последнюю попытку. В одном из самых резких посланий Черчиллю он призвал премьера отложить отъезд Крипса ради окончательных усилий с целью спасти переговоры. По словам президента, американское общественное мнение единодушно в том, «что тупиковая ситуация вызывается нежеланием британского правительства удовлетворить право индийцев на самоуправление». Оно не понимает, почему Англия медлит с этим. Телеграмму Черчиллю принесли в три часа ночи в Чекерсе, в воскресенье 12 апреля. Гопкинс еще находился с Черчиллем, несмотря на постоянные напоминания Рузвельта, чтобы его помощник уходил спать вовремя. Слишком поздно, телеграфировал премьер в Вашингтон; Крипс уже выехал, но в любом случае нельзя жертвовать всем ради Индии.

«Все, что напоминает сколько-нибудь серьезные разногласия между нами, убивает меня...» — заканчивал телеграмму Черчилль. В частной беседе он признавался, что чувствует себя скверно; говорил Гопкинсу, что готов подать в отставку из-за всего этого, но, если так поступит, кабинет министров все равно продолжит его политику. Рузвельту больше нечего было сказать в ответ. Обращаясь к Черчиллю по причине беспокойства американского общественного мнения, а не в силу высоких политических, военных или даже моральных соображений, он ослаблял свою позицию, потому что Черчилль, должно быть, знал, что американская пресса в большинстве своем стояла на стороне Лондона. Следующую телеграмму Рузвельт послал не Черчиллю, но Маршаллу, который находился в Лондоне: «Пожалуйста, отправьте Гопкинса в постель и поставьте у дверей его спальни караул на двадцать четыре часа из солдат или морских пехотинцев. Если нужно, попросите помощи у короля».