Комиссар сдал пистолет.

Вскоре он уже молча, зажав под мышкой папку с резинками, следовал за младшим лейтенантом. Внутри, на чистенькой стене ограды, сверкал золотом знаменитый девиз: «Legio patria nostra»[28]. Колонны солдат всех национальностей – поляки, колумбийцы, русские – маршировали на плацу под военные песни. Другие, одетые в синие тренировочные костюмы с белыми майками, чуть в стороне пытались одолеть тренировочные лестницы: скорее, скорее, скорее. Во взгляде у любого из этих парней читался страх. Новобранцы…

Готовность идти до конца, экстремизм – чудовищно! Эти не достигшие еще и тридцати братья по оружию с бритыми черепами и стальными глазами не остановятся ни перед чем, они готовы умереть за трехцветное знамя прямо здесь, в любую минуту.

Внимание Шарко внезапно привлекло одноэтажное строение, на фасаде которого виднелась табличка: «Группа информации и коммуникации, ГИИК». Комиссар ускорил шаг, догнал своего провожатого:

– Скажите… а что тут-то делают, в этой самой ГИИК?

– Это подразделение по связям с общественностью, по существу – пиар-группа. Сюда поступают многочисленные вопросы, здесь организуют репортажи о легионе. Производственный отдел группы обеспечивает рекламу легиона во Франции и за ее пределами.

– А отдел видеопродукции там тоже есть? Такой, где создавались бы и монтировались фильмы для военнослужащих?

– Да, конечно. Репортажи, пропагандистские фильмы и фильмы в честь каких-либо событий, к памятным датам.

– И что же, легионеры сами снимают такие фильмы?

– Съемочные группы формируются из личного состава в Генштабе, входят в них в основном офицеры и унтер-офицеры пехотных полков. Будут еще вопросы?

– Нет, спасибо.

Шарко подумал об убийцах реставратора фильмов Клода Пуанье. Один из них был военным кинематографистом, и он наверняка скрывается здесь, в тепле и холе, носит свои армейские ботинки, живет в одном из этих больших домов… Вставших на места кусочков пазла становится все больше и больше.

Они приблизились к зданиям Первого полка Иностранного легиона. Именно здесь располагалось командование, соответственно – и главный военачальник. Носитель абсолютной власти. У Шарко пересохло в горле, вспотели ладони. При встрече с кровавым убийцей он куда меньше трепыхался бы, чем перед этим увешанным орденами и медалями полковником, бóльшая часть жизни которого была отдана служению родине. Верный своему делу полицейский глубоко уважал военных и их самопожертвование.

Они прошли по длинным коридорам, где шаги заглушались ковровыми дорожками, провожатый Шарко трижды постучал в одну из дверей и встал по стойке смирно в ожидании ответа.

– Вольно! Заходите!

Впустив комиссара и в полном соответствии с уставом развернувшись кругом, младший лейтенант удалился. Шарко остался наедине с полковником. Тот подписывал какие-то бумаги. Полицейский рассмотрел хозяина кабинета и решил, что они примерно ровесники, да и комплекцией схожи, разве что полковник чуть похудее и, наверное, выше на несколько сантиметров. Безукоризненная стрижка – седой ежик – подчеркивала евклидову геометрию лица. Темный мундир, слева на груди нечто вроде беджа с надписью «полковник Шатель».

– Прошу вас подождать еще несколько секунд, – произнес полковник, подняв на посетителя холодные голубые глаза, и снова занялся своими бумагами. Никакой видимой реакции.

Комиссар задумался: если полковник замешан в деле, если он отслеживает информацию после обнаружения тел под Граваншоном, он наверняка должен знать Шарко в лицо и представлять себе, кто он такой. Следовательно, это полное безразличие Шателя – признак того, что он подготовился к визиту после звонка капрала или попросту не узнал гостя?

Воспользовавшись тем, что полковник сосредоточился на документах, Шарко хорошенько осмотрелся. Над большим окном, выходившим на плац, плакат с семью статьями «Кодекса легионера». На стенах кабинета – бесчисленные памятные таблички и фотографии, где полковник в разные годы представлен один или среди своих подчиненных. Охряные земли и пыль Афганистана, разрушенные дома Бейрута, «зеленый ад» амазонских джунглей… От этих лиц с суровыми чертами, от этих пальцев, сжимавших штурмовые винтовки, исходило ощущение скрытой силы. Еще бы, ведь на этих снимках нельзя и увидеть ничего, кроме войны, схваток, смерти, объединявшей людей, которые только и чувствовали себя на своем месте что по колено в крови.

Полковник наконец-то покончил с бумагами, сложил их в стопку и отодвинул ее на край стола, по которому все было разложено аккуратнее некуда. Кроме полковничьего кресла, сесть было негде: в таких кабинетах всем, кроме хозяина, положено стоять навытяжку.

– Завидую самому себе, вспоминая о тех годах, когда и не подозревал, что бывает столько бумажек. Можно посмотреть ваши документы?

– Разумеется.

Шарко протянул полковнику удостоверение. Тот, досконально изучив карточку, вернул ее хозяину. Пальцы у Шателя были толстые, ногти ухоженные. Скорее всего, он, так же как и сам комиссар, давно уже не выходил на поле боя.

– Если я правильно понял, вы ищете в наших рядах человека, совершившего несколько убийств. И приехали один, чтобы его арестовать?

Голос низкий, монотонный, хрипловатый. Если он притворяется – у него незаурядные актерские данные.

– Мы пока еще на стадии, когда нет обвиняемых, но есть подозреваемый. И, по данным видеокамеры наблюдения, машина этого подозреваемого замечена в двадцати километрах от Обани, на платном шоссе А – пятьдесят два, а дальше, на А – пятьдесят, никаких следов ее не обнаружено. Стало быть, тот, кого мы ищем, застрял где-то между двумя этими дорогами.

– Вы уже нашли упомянутую машину?

– Нет, но ищем ее.

Полковник Шатель вооружился мышкой, подвигал ее, затем набрал что-то (видимо, пароль) на клавиатуре компьютера.

– Вам, вероятно, известно, что мы не принимаем в свои части ни насильников, ни убийц – словом, никого, кто совершил в прошлом тяжкие преступления?

– Этот человек, скорее всего, использовал чужие документы.

– Такое маловероятно. Скажите мне его имя.

Шарко поймал взгляд полковника, всмотрелся в его глаза настолько глубоко, насколько мог. Здесь, в этих глазах, совсем-совсем скоро он, если повезет, поймает лучик узнавания, способный коренным образом изменить ход расследования. Комиссар открыл папку, достал оттуда фотографию формата А4, положил ее на стол, изображением вниз.

– Там все написано…

Бертран Шатель взял в руки снимок, перевернул.

На снимке был Мухаммед Абан при жизни. Крупный план лица.

Бертран Шатель должен хоть как-то отреагировать. Но нет, ни малейшей реакции, выражение лица нисколько не изменилось.

Шарко стиснул зубы. Этого не может быть! Комиссар почувствовал, что начинает колебаться, но постарался не показать этого и продолжал гнуть свою линию: