3. В обороне противотанковые ружья применять группами в 4–8 ружей для прикрытия важнейших танкоопасных направлений, организуя их взаимодействие с противотанковой артиллерией и истребителями танков. Действия противотанковых ружей обязательно прикрывать пулеметно-автоматным и минометным огнем пехоты.

В наступлении взводы противотанковых ружей продвигать за боевым порядком пехоты в постоянной готовности к отражению контратак противника, поддержанных танками.

Во всех случаях огонь по легким и средним танкам противника вести на дальности до 250–300 метров.

1. Установить строгий учет противотанковых ружей, не оставляя безнаказанными случаи их утери или оставления на поле боя.

2. Военным советам армий донести о принятых мерах и ежемесячно представлять краткие докладные о применении противотанковых ружей в частях армии.

Командующий войсками Запфронта генерал армии

/ЖУКОВ/

Член военного совета Запфронта

/БУЛГАНИН/

Начальник штаба Запфронта генерал-лейтенант

/СОКОЛОВСКИЙ/[128]

Донесение командующего войсками Западного фронта Верховному главнокомандующему от 29 января 1942 г. о потерях войск фронта в ходе контрнаступления и необходимости их пополнения для решения наступательных задач

За декабрь и 15 дней января Западный фронт потерял убитыми 55 166 человек, ранеными и больными 221 040 человек, а всего за 45 дней напряженных боев фронт потерял 276 206 человек.

За это время пополнения получено около 100 тысяч человек, из них в январе на 28.1 получено только 19 180 человек из занаряженных 112 тысяч человек. Большинство дивизий и стр. бригад сейчас настолько обескровлены, что не представляют никакой ударной силы. Многие дивизии имеют по 200–300 штыков, а стр. бригады и стр. полки по 50—100 штыков.

В таком состоянии дивизии и стр. бригады Западного фронта дальше оставаться не могут и не способны решать наступательные задачи.

Прошу приказать немедленно подать Западному фронту пополнение, занаряженное по январскому плану, а в феврале прошу подать не менее 75 тысяч человек.

ЖУКОВ

ХОХЛОВ

Исх. № 1167

Получен 01.45 29.1.1942 г.

Отправлен 29.1.1942 г.[129]

Из воспоминаний Н.В. Фроловой

Я – уроженка поселка Луначарский Тягаевского сельсовета[130]. Мне в ту пору было 11 лет. Отлично помню день за днем ту январскую стужу 1942 года.

Это было 7 января утром, мы только что сели завтракать. Семья была многочисленная, да к тому же с нами завтракали двое взрослых мужчин, пленные, бежавшие из лагеря.

Вдруг кто-то из соседних детей открыл дверь и крикнул: «Немцы идут!»

Отец накинул на одного пленного свой пиджак и сказал ему: «Скажу, что ты мой сын». А второй был нерусский: лицо широкое, узкие глаза. Его спрятали во дворе. Отец не знал, что карательный отряд ехал по заявлению, в котором до точности был указан состав нашей семьи. Вошли немцы, они все были в белых халатах с автоматами, а с ними Василий Платов (не знаю его отчества).

Я не помню, что было в заявлении, помню, что отец все отрицал. Тогда немцы стали устраивать обыск, нашли в сене пленного, жестоко избили его. Били мать и отца. Мы, дети, страшно кричали, но почему-то не было слез. Эти избиения и пытки длились 7 дней. И с немцами был этот же дядя Вася Платов. Моя старшая сестра попыталась вокруг себя обернуть вещи под верхнюю одежду, но Платов костылем (он почему-то с костылем ходил) указал переводчику на нее и сказал, что она в самом деле не такая толстая. Ее раздели на морозе и вещи отобрали. Сейчас моя сестра живет на ул. Кирова в городе Кирове, ее зовут Сорокина Мария Васильевна.

Платов подал заявление на три семьи: нашу, Федотова Егора Антоновича и Трапезовых. Наша семья охранялась все семь суток.

В ночь на седьмые сутки нас охранял чех. Когда после избиения матери немцы вышли из хаты, часовой помог ей встать и сказал: «Я не немец, я чех». Я даже помню его лицо, помню, что у него из-под кителя виднелся белый шарфик в красные горошинки. В 1968 г. я написала в редакцию «Известий», чтобы помогли нам его разыскать, но безуспешно. Только благодаря этому человеку мы остались живы. Он вытолкал нас на улицу и указал пальцем в сторону, куда мы должны бежать.

На улице была страшная пурга. Но в доме были сильно замерзшие окна, ничего не было видно на улице, только слышны были вопли. А когда часовой вытолкнул нас за дверь, то мы увидели, что на ольхе висел дедушка Федотов Егор Антонович.

Мама бежать не могла, мы, дети, тащили ее волоком до соседнего двора, а там нам помогли соседи. Не помню, куда спрятали маму, а нас зарыли в рожь.

Платов же с каждым рассветом приезжал в наш поселок на своей лошади, которую немцы ему подарили, и снова начинались пытки. Нет слов все рассказать о подлости этого человека.

Нам в детстве папа сделал качели в сенях. Так вот этот Платов с карателями на этой веревке вешали мою старшую сестру. Повесят, отпустят: говори – куда делась семья. Она не успела с нами убежать.

Дедушку Е.А. Федотова пытали за то, что он якобы с ребятами-подростками стрелял из пулемета по немецкому самолету-раме. Дедушку казнили, тело его покоится в братской могиле возле школы в Дуброве.

Предатель Платов остался жив и в награду за подлость получил лошадь от немцев. Он не рассчитывал, что эта немецкая стальная лавина, катившаяся на восток, так скоро повернет назад. У немцев он был свой человек с первого дня оккупации. До войны он был исключен из ВКП(б) и судим. Как только немцы пришли, у него выросли крылья. Но и потрусил немало, когда стали слышны выстрелы на передовой линии возле Малой Песочни. Дочь его, зная о «художествах» своего отца, подалась к партизанам в лес замаливать отцовские грехи.

Когда нас освободили, Платов был неподвижен, что-то с сердцем. Отекший весь был, часто вытаскивали его на улицу.

А в школу нам надо было идти мимо него. Так он меня, 14-летнюю девочку, называл по имени-отчеству и сладко улыбался. Его сын, мой одногодок, тоже учился в этой школе, так мы его звали тоже предателем. После нашего освобождения Платов пожил мало. Жаль, что умер своей смертью. Когда он умер, все говорили: собаке – собачья смерть…

Из записок кировского краеведа С.И. Тришкина