— Не думаю, что сейчас эти оценки были бы столь же восторженными, — заметил Маклеод.

— Как знать, как знать, — прокашлявшись, произнес Холлингсворт. — Так вот, наш герой заявляет, что хочет проверить себя, подвергнуть себя самым суровым испытаниям, и, учитывая, что находится он в стране, объятой гражданской войной, возможностей для этого у него хоть отбавляй. Первый такой случай, попавшийся мне на глаза в отчетах, в общем-то, не стоит особого внимания. На фоне великой революционной борьбы это частность, если не сказать — мелочь. Дело обстоит так: бойцы его бригады держат фронт бок о бок с представителями других политических сил, доктрину которых они, прямо скажем, не вполне разделяют. Должен признать, что причина их разногласий мне неведома, ибо во всей этой мозаике политических групп, течений и партий сам черт ногу сломит, да, в общем-то, и не к чему мне это. Впрочем, я вполне четко уяснил, что те самые отряды, которые взаимодействовали с интербригадой нашего знакомого, состояли в основном из местных рабочих, клявшихся в своей революционности и, кстати, очень любивших об этой революционности поговорить. По-моему, их политическая организация так и называлась: не то «Болтуны», не то «Говоруны». Напомню лишь одно: их революционность, с точки зрения бойцов интербригады, была не совсем правильной революционностью. Так вот, поступает, значит, в бригаду и соседние с ней подразделения партия оружия и боеприпасов. Все это, естественно, поставляется из арсеналов той самой страны, которая в открытую поддерживает интербригадовцев. И вот это немаловажное в боевых условиях имущество распределяется таким образом, что болтуны-говоруны не получают ровным счетом ничего. Затем враг переходит в наступление, говоруны обращаются в беспорядочное бегство, фланг бригады остается открытым, и все соединение вынуждено отступить, выводя основные силы из-под вражеского удара. В результате занятая было ими территория вновь переходит к противнику. В бригаде назревает недовольство. Бойцы хотят выяснить, почему их соседи с фланга оказались безоружными. Напряжение растет, но, будучи людьми дисциплинированными, бойцы не поднимают мятеж, а отправляют делегатов к нашему балканскому другу. Он затевает с делегатами спор, пытается их в чем-то убедить, а в чем-то переубедить, но все напрасно. В итоге, как вы сами понимаете, ему ничего не остается сделать, кроме как арестовать их и отправить в расположение бригады сообщение о том, что зачинщики беспорядков, как выяснилось, являются вражескими агентами. Более того, наш друг объявляет безосновательными слухи о том, что болтуны-говоруны не получили оружия. По его словам, оружие им было передано, но они продали его противнику и бежали с поля боя не из-за отсутствия боеприпасов, а просто по причине собственной трусости. На распространение этой версии в бригаде брошены лучшие силы пропагандистов. В порыве откровенности наш балканский знакомый признается одному из своих ближайших подчиненных и соратников в том, что была допущена грубейшая ошибка: нельзя было оставлять говорунов безоружными, несмотря даже на то, что они не правильные революционеры, а в некотором роде анархисты. Но при всем этом — и здесь я позволю себе привести точную цитату: «Лучше прорываться вперед вопреки всем совершаемым ошибкам, чем топтаться на месте, а то и возвращаться назад, признавая свои просчеты и неудачи». Ну и что вы теперь скажете об этом человеке?

— Он был продуктом системы, — пробормотал Маклеод.

Я вдруг заметил, что его лоб покрылся испариной.

Холлингсворт протянул собеседнику сигарету, но тот от нее отказался.

— Как видите, наша информация полна и точна. Уверяю вас, нет ничего удивительного в том, что кое-кто из подчиненных нашего друга считал своим долгом регулярно отправлять подробные отчеты о его деятельности на его родину. Опять же нет ничего удивительного в том, что мы, используя некие особые контакты, смогли заполучить копии этих отчетов. Просмотрев их в очередной раз, я решил ознакомить вас с еще одним случаем. Речь идет о довольно известном в то время и в той стране лидере рабочего движения. Был ли он болтуном, говоруном или же просто анархистом, я точно не знаю. Так вот, этот лидер отказывается от сотрудничества и, более того, пытается подстрекать рабочих к тому, чтобы они начинали революцию, не дожидаясь окончания войны. Это идет вразрез с политической линией той державы, которая поддерживает одну из конфликтующих сторон, в частности снабжая ее оружием. В один прекрасный вечер рабочий лидер произносит пламенную речь на каком-то собрании или же совете болтунов. — Холлингсворт вздохнул и помолчал. — Суть речи можно свести к тому, что, по разумению оратора, война будет проиграна, если рабочие не проникнутся сознанием того, что воюют они за свою уже совершающуюся революцию, а не за ту, что им обещана в будущем. Атмосфера накаляется, и как поведут себя рабочие отряды в самое ближайшее время, никому не известно. Наш балканский друг также встревожен ситуацией и, получив соответствующие согласования от своего руководства, переходит к активным действиям. Через пару дней двое оплаченных убийц расправляются как с самим рабочим лидером, так и с несколькими его товарищами. Ну а за это время наш друг уже успевает сфабриковать документы, согласно которым погибший при весьма странных обстоятельствах рабочий лидер оказывается, естественно, не кем иным, как очередным вражеским агентом.

— Пролита кровь рабочего человека, — неожиданно произнесла Ленни. В ее голосе слышался какой-то замогильный холод.

Маклеод закурил и, чтобы не выдать дрожь в руках, оперся локтем о стол.

— Я внимательно изучил все документы, касающиеся этого господина с Балкан, — продолжил Холлингсворт, — и должен признать, что эффективность его деятельности не может не вызывать восхищения. Позвольте мне привести вам еще один пример.

Одним примером, впрочем, дело не ограничилось. Мой разум уже отказывался воспринимать новую информацию, а на меня все обрушивались события и всякого рода неприятные истории. Подделка документов сменялось перепродажей оружия, провокации — арестами и убийствами, за клеветой следовало предательство. Этот кровавый винегрет подавался под соусом из невидимых чернил, венгерских кинжалов и густой паутины, сплетенной все тем же персонажем с Балкан. Холлингсворт выкладывал свою информацию ровным бесцветным голосом, ни дать ни взять клерк, зачитывающий дежурный отчет перед начальством. Он знай себе загибал палец за пальцем, когда переходил от случая третьего к пункту четвертому и параграфу пятому. Вернув соответствующие документы на место в портфель, он освободил вторую руку и стал загибать пальцы на ней, в соответствии с ознакомлением аудитории с пунктом седьмым и вроде бы снова случаем восьмым. Маклеод ушел в глухую оборону: он молча слушал историю за историей, и постепенно пот покрыл не только его лоб, но и все лицо. Затем от пота промокла насквозь и рубашка у него на груди. Слушал он покорно и терпеливо — не перебивая и не пытаясь оспорить Холлингсворта. Порой я сам был готов возмутиться и опротестовать такое ведение допроса, но сдерживался, понимая, что не имею никакого права вмешиваться в это дело. Кроме того, мне казалось, что Маклеод молчит не зря: я ждал, что он вот-вот соберется с силами и нанесет ответный удар, зацепившись за какую-нибудь маленькую деталь, на которую я, по незнанию, даже не обратил бы внимания. Ленни слушала Холлингсворта с широко раскрытыми глазами и с отвисшей челюстью. Время от времени она качала головой и цокала языком — эдакая восторженная почитательница редкого таланта на спектакле в театре одного актера.