– ...Ну... что такое, Майкл. А?

– Что?

– Что вы сразу так... скисли? Вы мне не нравитесь.

– По-вашему, я должен сейчас прыгать от радости?

– Ну... во всяком случае, я не вижу никаких оснований для... какой-то печали. Огорчений.

– Естественно. Вам-то чего печалиться. Какие проблемы. Сейчас как начнете доить из меня информацию, как... молоко из... какой-нибудь йоркширской коровы. И через какой-нибудь годик, в лучшем случае через два, можете заказывать панихидку. По безвременно сгоревшему ценному агенту.

– Ну, почему сразу такой пессимизм. Панихидку. Сгореть.

– А вы что, рассчитывали на нечто иное, делая мне подобное предложение?

– А почему нет?

– Увы. Я слишком хорошо информирован для того, чтобы быть оптимистом. Чересчур много примеров на памяти. Не внушающих особого оптимизма.

– Майкл, поверьте мне, я обещаю, работа с вами в Москве будет построена с самой высочайшей степенью конспирации. Минимум личных контактов. Для передачи информации только тайниковые операции и моментальные встречи. Причем все места будут подбираться с вашим участием и утверждаться только после вашего одобрения и согласия. Во всех операциях по связи с вами будут участвовать исключительно лишь незасвеченные люди. И вообще, чтобы минимально снизить риск, мы предоставим вам самую широкую свободу действий... полномочия и права по принятию решений... определению алгоритмов действий... их изменению. На первые полгода вообще заморозим все контакты. Полная консервация.

– Может быть, тогда уж заодно и никакой информации от меня не будете требовать.

– Как... не будем?.. Почему?

– Чтобы снизить риск.

– Шутите?

– А вы?

– Что я?

– Шутите, когда начинаете мне тут... песни петь.

– Какие песни?

– Такие. Про высочайшую степень конспирации. Совсем меня уже за идиота принимаете?

– Почему, Майкл?

– Потому что, как бы мы аккуратно и осторожно ни работали в Москве, главная опасность всегда будет не там, а... совсем в другом месте.

– Это в каком же?

– У вас. В вашем Лэнгли... хваленом. Куда будет поступать вся сливаемая мной информация. Вы говорите, у вас есть источники, чтобы проверить мою искренность. А у них там, у вас, таких источников нет, что ли? Да полным-полно. Все эти Эймсы... Ханссены[62]. Чуть ли не каждый год очередного нового «крота» на свет божий выводите. И что в этих условиях толку от моей осторожности.

– Майкл, послушайте, я снова готов поручиться вам чем угодно... своей репутацией... своей головой, чем угодно... за то, что в Лэнгли к той информации, которая пойдет через вас, будет иметь доступ самый ограниченный круг... самых проверенных и надежных лиц... Вы что... не верите мне?.. Чему вы улыбаетесь?

– Да так. Притчу одну вспомнил.

– Какую притчу?

– Ну, собственно даже, не то чтобы притчу, а так... как бы наблюдение из жизни. Короче говоря... верь камню, когда он говорит, что упадет тебе на голову, если ты его над собой вверх подбросишь. Верь воде, когда говорит, что, вступив в нее, ты замочишь ноги. Не верь девушке, когда она говорит, что будет любить тебя вечно. В этих вещах не участвуют силы природы.

По пространству кабинета разлилась тишина, которую лишь еле слышно нарушало доносящееся оттуда же, из микрофона, легкое позвякивание, напоминающее удары ледяных кубиков о стенки стеклянного бокала. Соколовский, быстро переглянувшись с Ивановым, перевел вопросительный взгляд на Бутко, который молча поднес к губам указательный палец и показал глазами на лежащий перед ним серебристый плейер. Тишину вновь разрезал уже немного подсевший, даже как бы слегка потрескивающий тенорок:

– ...Послушайте, Майкл. Я сейчас хочу поговорить с вами предельно откровенно. Вы человек неглупый и должны отдавать себе абсолютно трезвый отчет в том, в какой ситуации сейчас находитесь.

– Вы сейчас снова начнете... запугивать меня. Угрожать. Как во время нашей самой первой незапамятной встречи.

– Угрожать? Запугивать? Да упаси господь. Я никогда не занимаюсь и от роду не занимался подобными вещами. Вам так просто могло показаться от... неожиданности той нашей встречи и... вызванного этим чрезмерного волнения. Я по своей природе весьма тактичный, воспитанный и... даже в чем-то деликатный человек. А самое главное, прямой. Я просто всегда стараюсь открыть людям глаза на истинное положение дел. На то, что они, по тем или иным причинам, не могут или же... просто не хотят увидеть. И... соответственно, обрисовать перспективу. Вот, собственно, и все. Мое оружие логика и убеждение, а отнюдь не... принуждение и... шантаж.

– И какую же перспективу вы собираетесь нарисовать мне?

– А... ваши перспективы нарисованы самой жизнью, Майкл. Самой жизнью. Давайте взглянем на вашу ситуацию как бы со стороны. Ясными и... незамутненными глазами. Признаем прямо: то, что вы до сей поры заработали на... нашем сотрудничестве, это ведь, в сущности, мелочь. Гроши. Согласитесь, однако, что и информация, которую вы нам за все это время предоставили, в общем-то, того стоила. Ну, сдали вы нам дюжину своих коллег, которые рано или поздно все равно так или иначе, где-нибудь, на чем-нибудь бы да засветились. Ну, так еще кое-что, по мелочам. Большой-то информации нет. Стратегической. Ценной. Конечно, работали вы на нас, в общем-то, тоже всего ничего. Какой-то год. Но... если вы и дальше планируете улучшать свое благосостояние по подобной... программе накопления, то, смею вам заметить, о каюте люкс на нашем пароходе вам лучше и не мечтать. Да даже и о третьем классе забудьте. Так, если только... какой-нибудь машинный или грузовой отсек. Вы, как настоящий профессионал, должны прекрасно понимать: деньги, которые вы сейчас зарабатываете, – это ваш, образно говоря, пенсионный фонд, средства на черный день. Который... в этом вы правы на сто процентов, будем реалистами... рано или поздно наступает для любого агента. Тот, кто пренебрегает этим правилом и начинает эти средства немедленно транжирить, неизбежно тем самым начинает рыть себе яму. Как те же, упомянутые вами, Эймс и Ханссен. Не менее прекрасно вы должны понимать, что для Америки то, что вы пока заработали, это... не деньги. Да, впрочем, и для любой другой страны. Какая разница. И ведь самое скверное во всей этой истории то, что даже если б вы и захотели работать... по другой схеме... в другом режиме... более продуктивном, то руки-то у вас сейчас связаны. Возможности не те. Масштабы. Резидентом здесь, как я уже понял, вам не светит. В обозримом ближайшем будущем. Да и все-таки не в Америке работаете. В третьей стране. Ну возитесь вы тут с лягушатниками. Вынюхиваете друг про дружку. Пакости друг другу строите. Нам-то от этого, по большому счету, ни холодно, ни жарко. А еще, не дай бог, в Румынию какую-нибудь укатите, на задворки, вообще станете нам самую третьесортную информацию гнать. Для самого общего сведения. Залежалый товар. Ну, согласитесь, ведь так... Вот. А вот если бы вы... приняли известное предложение и возглавили этот отдел, то тут... перед вами... совсем уже другие... горизонты могли бы раскрыться. Совсем другие. Научно-технический шпионаж – это такая перспективная сфера. О-го-го. Вы даже не представляете. Высокие технологии сейчас во сто раз важней и ценней всякой политики. Что политика? Функция. А технологии – это прежде всего деньги. Огромные деньги. А значит, соответственно и... что?.. правильно, власть. То есть та же политика. И действительно стоящая информация в этой сфере просто на вес золота. Без всяких метафор, в самом буквальном смысле слова. И скажу вам по большому секрету, раскошелиться за эту информацию готовы не только в Лэнгли. И не столько в Лэнгли.