Гостеприимная комнатка, маленькое окно с видом на поле и далекий лес, немолчный шум ливня за стеной – этот образ надолго остался одним из его приятнейших воспоминаний.

На третий день небо прояснилось, Райзер стал прощаться со своими благодетелями, и, дабы он не утруждал себя выражением признательности, те взяли с него сущие гроши за трехдневный постой, даже не спросив его имени.

Память об этих людях скрасила Райзеру долгие часы ходьбы, вернула ему мужество и доверие к человечеству, в котором он теперь затерялся, как капля в океане.

Идти по дороге, размытой вчерашним дождем, поначалу было нелегко, но жаркое солнце вскоре ее подсушило, и уже к полудню Райзеру предстал новый незнакомый вид: башни имперского Мюльхаузена.

Здесь, как его предупредили, поджидала главная опасность – вербовщики. Поэтому он со всем возможным тщанием привел свое платье в опрятный вид, и, как прежде в Хильдесхайме, роль праздного гуляки удалась ему на славу, так что он благополучно миновал городские ворота, избежав расспросов стражи.

Осведомившись, где находятся ворота, выводящие на дорогу к Эрфурту, он поспешил пересечь город и всякий раз, издалека завидев что-то похожее на солдатский мундир, удваивал шаги.

С каким же облегчением отряхнул он прах этого города со своих ног и оставил позади последнюю заставу, убедившись, что прусские вербовщики за ним не тянутся!

Зеленые верхи башен – вот и все, что осталось в его памяти от этого нагромождения домов, остальное начисто стерлось, настолько быстро перелетало его воображение с одного предмета на другой.

Он все ближе подходил к цели своего путешествия и со спокойным удовлетворением окидывал взглядом пройденный путь. Теперь, когда почти все трудности остались позади, он особенно остро ощущал сладость победы, одержанной благодаря собственной бережливости и твердости характера. Но и другое чувство, род робости, овладевало им по мере того, как сокращалось расстояние между ним и неизвестностью.

Ибо всему тому, что оставалось незыблемым в его воображении, предстояло теперь встретиться с действительностью и одолеть препятствия, уже рисовавшиеся впереди. Теперь Райзер почувствовал, что пестовать блестящие и приятные замыслы было куда легче, нежели, добравшись до места назначения, претворить их в жизнь.

По этой причине Райзер, будь это в его силах, охотно отодвинул бы вдаль конечный пункт своего путешествия. Однако жалкий вид башмаков, потеря которых в его нынешнем положении стала бы невозместимой, враз пресек все его размышления о будущем и заставил глубоко задуматься о настоящем.

Достойно удивления, что ничтожные вещи из нашего окружения могут столь глубоко вторгаться в сверкающие дворцы фантазии и повергать их в прах и что именно на таких ничтожных вещах зиждется судьба человека.

Счастье, которое Райзер мечтал снискать в большом мире, зависело теперь единственно от его башмаков, ибо – при том что он не мог продать ничего из своей одежды, если хотел произвести благоприятное впечатление, – разбитые башмаки, не имевшие себе замены, делали весь остальной его наряд жалким и неприглядным.

Таким тяжелым и мрачным мыслям он предавался по дороге к Лангензальцу, пока с ним не поравнялись и не завели беседу два путника, крестьянин и подмастерье.

Подмастерье рассказал, что направляется в Саксонское курфюршество, а крестьянин имел при себе жалобу, которую намеревался вручить в Дрездене курфюрсту.

Солнце перевалило за полдень, стало душно и жарко. Подмастерью сапоги начали натирать ноги, Райзер смотрел, как с каждым шагом стираются его собственные башмаки, крестьянин жаловался на мучительную жажду – и тут они увидели на краю поля компанию мастеровых, и те предложили трем измученным путникам напиться воды из ведра, стоявшего рядом.

Когда совершенно незнакомые, прежде ни разу не встречавшиеся люди вдруг близко сходятся, подают друг другу утешение, помощь и нужный совет, словно никогда и не жили розно, – такие минуты искупали для Райзера все невзгоды пути и наполняли душу приятными воспоминаниями.

Попутчики расстались с Райзером вблизи города Лангензальца, где он не остановился, рассчитывая добраться до следующего населенного пункта и там переночевать.

Поздно вечером он пришел в гостиницу, где и провел последнюю ночь перед переходом в Эрфурт. Наутро первая его мысль была о башмаках, и как же он обрадовался, когда рядом нашелся сапожник, который за гроши, не заставив долго ждать, основательно их подлатал и тем избавил его от великого затруднения.

После этого Райзер не задерживаясь поспешил в Эрфурт. В теперешнем виде ему не стыдно было показаться людям, и он вновь обрел мужество и веру в себя.

В деревне близ Эрфурта он заказал себе кружку пива. В трактире царило оживление, говорившее о близости города, жители коего сидели здесь во множестве, и среди них – некий ученый, рассуждавший в кружке слушателей о своих трудах.

В этой деревне глазам Райзера наконец предстал Эрфурт с его старинным собором, множеством башен, высокими валами и цитаделью Петерсберг. Родной город его друга Филиппа Райзера, о котором тот ему так много рассказывал. Дорога к городу была обсажена вишневыми деревцами. Дневной жар понемногу улегся, у ворот прогуливались люди, и когда Райзер, проходя этой дорогой, вспомнил о Ганновере, ему представилось, что оттуда его отделяет лишь легкая прогулка, настолько малым виделся ему теперь оставленный позади путь.

Такого большого города, как этот, он еще никогда не видел. Все здесь было ему ново и непривычно. Он прошел широкой и красивой улицей, носившей название Ангер, и не смог удержаться, чтобы немного не побродить по городу, прежде чем снова пуститься в дорогу: он хотел еще успеть дойти до ближайшей деревни, лежавшей на дороге в Веймар.

Поблуждав по Эрфуртским улицам, он вышел на окраину города и, пока окончательно не стемнело, решил зайти в ближайшую гостиницу.

Хозяин, грузный мужчина, сидел у окна, и когда Райзер спросил у него, по-прежнему ли театральная труппа Экхофа находится в Веймаре, «Ничуть не бывало, – был ответ. – Они в Готе». Райзер продолжил расспросы: «А что Виланд? Он еще в Эрфурте?» – «Ничуть не бывало, – ответил тот снова, – он в Веймаре». И на все вопросы он с каким-то недовольным видом отвечал одно и то же: «Ничуть не бывало!» – как будто сказать просто «нет!» было ниже его достоинства.

И это черствое «ничуть не бывало!» из уст толстяка-хозяина вмиг расстроило все планы Райзера. Все его мысли были устремлены в Веймар, там он ожидал разных необычайных событий, там надеялся увидеть боготворимого им создателя «Вертера», и вот теперь вместо Веймара ему твердят о Готе.

Райзер, однако, не сдался, он бодро встал и вышел на дорогу, ведущую в Готу, чтобы, не отступая от намеченного плана, переночевать в ближайшей деревне.

Прежде чем солнце село, Эрфурт остался у него за спиной, и еще до наступления темноты он уже входил в деревню, первую на пути в Готу. Собор и древние башни Эрфурта надолго оставили в его душе след, словно бы призывающий его когда-нибудь сюда вернуться.