– Мне нечего сказать... Я должен подумать.

– Ты прямо, как Штирлиц в гестапо... Ну, что ж... Подумай. До вечера.

– А что будет вечером? – дернулся Костя.

– Освобожу я тебя, от всего освобожу. Думаю, эта свобода тебя не порадует.

– Я хочу видеть следователя.

– Ха! Размечтался!

– Показания я буду давать только следователю.

– А я не прошу у тебя никаких показаний. Я просто беседую с тобой и предлагаю разубедить меня в глупых моих подозрениях.

– Только следователь.

– Ну, что ж... Хороший ход. Следователь – это единственный твой шанс. Но я тебе его не даю. Только что мы со следователем, Олегом Ивановичем, выпили по рюмке коньяку, он рассказал обо всех подробностях обыска и отбыл в Феодосию.

– Но это же самоуправство!

– Конечно.

– Я буду жаловаться! – прокричал Костя в отчаянной надежде, что угроза может сработать.

– Не возражаю. Начинай прямо сейчас, – кивнул Слава. – Давай... Слушаю тебя внимательно. Вываливай все жалобы, недовольство, все нарекания. Ни в чем себя не сдерживай.

И тут выдержка окончательно изменила Косте. Вскочив с кровати, он бросился к двери и, ухватившись за прутья решетки, что было силы начал ее трясти. Решетка не дрогнула. Ее сделали и установили лучшие мастера Феодосии, коктебельским Слава не доверил эту работу – чтобы не было лишних разговоров.

Слава спокойно сидел на табуретке чуть в сторонке от дверного проема. Чего-то похожего он ожидал и заранее сел так, чтобы узник не дотянулся до него, даже просунув руки в решетку.

– Тебе от Светы привет, – негромко произнес он, когда Костя, устав, снова вернулся к кровати.

– Не понял? – спросил он.

– Света с того света привет тебе передает. Равиль может такое вытворять. Андрея он к ней отправил, и она рассказала, как ты ее убивал. Сначала, говорит, придушил, а когда сознание потеряла, перерезал горло. Андрей опоздал на две-три минуты. Подъезд темный, как ты помнишь, вот он мимо тебя и пробежал. Ты там в какую-то щель забился, чтобы с ним не столкнуться.

– С чего ты все это взял?

– Света рассказала.

– А она откуда знает?

– Они там все знают, все им открыто, все доступно.

Костя долго молчал, глядя в пол, Слава не мешал его раздумьям. Наконец Костя поднял голову, посмотрел в глаза Славе.

– И как вы решили со мной поступить?

– Сам знаешь. Ведь дошли слухи, почему Света тебя не сдала? Хочу, говорит, для него божьей кары. Вот ее ты и получишь. Отдыхай, дорогой, набирайся сил, мужества набирайся. Все это тебе сегодня понадобится. Могу поделиться моим пониманием всего, что произошло... Ты не человек. Ты монстр из дальнего космоса. Пролетала мимо комета, врезалась в землю. А в комете были бациллы-эмбрионы живучие, из какой-то запредельной Вселенной. Вот они и разлетелись по земле. Один в твою мать забрался, протиснулся. Она тебя и родила. Ты только с виду на нас похож, поскольку тебя все-таки земная женщина выносила. А по сути ты монстр, ящер какой-то кровожадный. Поэтому поступить с тобой можно только единственным способом.

– Каким?

– Уничтожить. Ты же себя не изменишь. Сколько жить будешь, столько и жажду свою будешь кровью человечьей утолять. Добро тебе делаем, для тебя стараемся, грех на душу берем. На вашей планете, видимо, так принято, от тебя тут ничего не зависит. Ты вот следователя требуешь, а ведь он, следователь-то, не знает, кто ты есть на самом деле, попытается поступить с тобой как с человеком, как с плохим, но все-таки человеком. А ты никакой не человек. Твой отец кто?

– Я не помню отца.

– Ну, вот видишь, моя догадка подтверждается. От монстра ты произошел.

– Что сказать... Я не помню, как это со мной происходит.

– А как Свете горло перерезал, помнишь?

– Д-да, помню.

– Этого достаточно.

– Так это что же, я один такой на Земле, только моему эмбриону повезло вашу бабу забрюхатить?

– Нет, почему же один, попадаетесь вы на наших девочках время от времени... Отлавливаем потихоньку. Как я понял, вы здесь, на Земле, размножаться начали... Ну, что ж, работы много предстоит. Главное – знать, с кем дело имеешь, а то наши правоведы за людей вас принимают. Гуманисты, блин.

И Слава, плотно закрыв стальную дверь с прослойкой, сквозь которую не проникал ни единый звук, дважды повернул ключ в замке.

Ну вот и настал последний вечер нашего повествования. Собрались все за маленьким столиком, сидя за которым можно было бесконечно в любую погоду и в любое время года любоваться Карадагом с человеческим профилем, который при желании можно было принять за профиль Волошина, хотя на самом деле он больше напоминает Карла Маркса, не к ночи будь помянут.

Слава, естественно, пришел раньше всех, сел на самое удобное место – лицом к Карадагу – и смотрел на каменную громаду, спокойно, твердо, в упор, как на кого-то равного ему и по силе, и по значительности в делах человеческих. Но можно было в его глазах увидеть и мелькавшую изредка искорку скорби. Печальное и тяжкое дело предстояло ему в эту ночь – с маньяком надо было разобраться. Хоть и совершил тот нечто нечеловеческое – даже звери так не поступают друг с другом, – а несколько разговоров с Костей что-то зацепили в многострадальной Славиной душе, что-то растревожили. И не было в нем, не было, ребята, неукротимой уверенности в правильности задуманного, которая должна была бы присутствовать. Не было. Но понимал Слава и то, что отступать не имеет права. Предложил ему следователь Олег Иванович, ведь предложил достойный выход – сдай маньяка, и сон твой спокоен, и руки чисты, и с совестью все в порядке.

Не сдал.

– И правильно сделал! – громко вслух произнес Слава, отвечая тому совестливому и неуверенному, кто сидел сейчас в нем и вмешивался, канючил и причитал. – Потому что никому не позволено моих людей обижать, резать их и душить, пить их кровь, насиловать и пожирать! Двадцать шесть ножевых ран в детском теле! И из каждой раны хлестала кровь! И ты в это тельце, залитое живой еще кровью, суешь свой вонючий член, чтобы получить какое-то там удовольствие?! Ты получишь удовольствие! Сегодня! И никто мне не помешает!

– Прекрасные слова, – сказал Андрей, присаживаясь рядом.

– Понимаешь... Гниль в душе завелась... Чуть было не дрогнул... Пришлось этому слабаку, который сегодня во мне поселился, – слезливая, жалостливая тварь... Пришлось ему напомнить кое-что...

– И что он? – улыбнулся Андрей.

– Заткнулся. – Слава привычно в победном жесте вскинул руку и щелкнул пальцами. И в то же мгновение из ночного коктебельского воздуха сгустились и возникли на столе графинчик с коньяком, две рюмки и блюдечко с сыром. Только легкое колебание воздуха ощутил Андрей лицом, когда девчушка в белом переднике уже удалялась от их столика. Одним движением сильной, уверенной в правоте руки Слава и открыл графинчик, и наполнил рюмки.