— Блажной совсем. Да для того и тайга, чтобы медведи в ней водились. А шатуну, как и фартовому, без разницы, с кого навар снять. Лишь бы в пузе тепло стало. Зверь и тем паче без мозгов… А в тебе страх засел. Все потому, что в делах долго не бывал. Мозги и поржавели. Нуда пустое. На волю выйдем, все пройдет, — улыбался Филин.

— Нет, бугор. Не кент я тебе. Сдыхать, как и дышать, один раз дано. А мне в селе ожмуровку все время устраивали. Выживать устал. Усек иль нет? Надоело быть трамбованным. А потому додержу вас до воли и все! Крышка!

— Не дергайся, Тимофей! От нас запросто не линяют.

— А я с закона выброшен.

— Хрен тебе! Ввели! Иначе кто б из наших пошел за тобой в тайгу. Фартовый ты! Того все кенты потребовали.

— А меня кто спросил? — удивился Тимка.

— А на что? Кто от чести откажется? Мы ж тебя по всем правилам, на сходе. А не спросили, потому что времени не было. Да и приморен ты был. В больнице. Не прорвешься. Как сейф с рыжухой, тебя стерегли.

— Нет, Филин! Не смогу я так. Оторвался от вас. Душой. Обратно не прирасту. Не дано мне.

— Почему?

— Много пережил. Думал, сдохну. От стыда и горя. Но тебе не понять. Мне даже хавать было не на что. Хоть накройся. Копейки не дали. Мое зажилили. Дарья поняла. Хоть и баба. Одолжила. Выжить помогла. Хотя кто я ей? Когда же вас приперло, ко мне прихиляли. Срань свою забыли. И снова под примусом… А на хрена вы мне? Отболело! Остыло! Завязал!

— Усек. Не дери глотку! — вздохнул бугор. И сел ближе к Тимке, накинул на плечи телогрейку. — А мне взбредало, что ты в бугры метишь. Над всеми. И меня, и кентов за обязаловку подомнешь. А ты чудной, Тимка. Видать, тот шатун сильней фартовых. Не то мозги, душу твою перетряхнул. Вывернул наизнанку.

— Знаешь, когда-то я, дурак, Горилле не поверил. Что баба и тайга умеют мозги перевернуть любому фартовому и душу очистят, коль она в нем не сгнила. Не знаю, как баба… Но тайга умеет с этим сладить, — перебил Тимка бугра и добавил: — А бугрить я не хочу. Нахлебался я от фартовых. Был в законниках, канал, приморенный, в параше. Вот только человеком не жил еще. А надо бы. Жить нам один раз дано. Вот и я хочу. Сам по себе. Отмантулю с вами этот год. И все…

— Это ты напрочь? Не ссышь разборки? — заледенел голос Филина.

— Уже нет. Устал пугаться. К тому же не мне, вам бояться надо, чтобы со мной, не приведись, что-нибудь не случилось. Вам не от Вахрушева, а от вышки не слинять. Это, как два пальца обоссать, понятно. Мусора даже случайность на вас спишут. И уж все выместят разом. Слинять не пофартит. Вокруг — тайга. Чуть высунулся — тюряга либо локаторщики. От них не смыться. Да и в тайге без меня сдохнете. Так что на понт не бери. Не мне за свою шкуру, тебе за меня дрожать надо теперь, днем и ночью, каждую минуту. И молить Бога, чтоб не плюнул я на вас.

— Вот, падла, гонорится! И не ссыт, что калган в сраку вобью! — запыхтел Филин, отодвинулся от Тимки.

— А с чего мне трястись? Ты — бугор в селе. А в тайге ты кто? Кентов не накормишь, сам с голодухи сдохнешь.

— Я к голоду привыкший, Тимка. Сколько его терпел, другим на десятерых бы помнилось. Так что не тем берешь. Мне смалу, сколько себя помню, все жрать хотелось. Оттого и воровать начал, — разговорился Филин.

«Звеньк», — стукнул капкан за шалашом. Тимоха вскочил. За ним Филин из шалаша вывалился.

За корягой под сугробом сверкали зелеными звездами глаза лисы.

— Попухла! — взревел бугор. Лиса, услышав этот рык еловой в сугроб влезла. Задрожала от страха.

Всего-то и хотела заячьим нутром полакомиться. А оно примерзло к железу. Едва потянула заячью печень, капкан сработал, прищемил железными зубами обе лапы. Рвалась лиса из капкана. Но куда там! Кровь из лап на снег текла. Эх-х, горе- голод заманил в ловушку.

Тимка коротко ударил лису по голове. Та, тявкнув, упала без дыхания. Бригадир открыл капкан. Вытащил лису, перерезал ей горло.

— Зачем ты ее на перо взял? — удивился Филин. — Ведь замокрил…

— Я однажды вот так же вытащил огневку и оставил у зимовья. Думал, утром шкуру сниму. А проснулся, ее и след простыл. Оклемалась и слиняла. Не пришиб, оглушил на время. Да ладно б просто сбежала. А то и зайца моего сперла. Готового, ободранного. Неподалеку сожрала. Дед Коля надо мной с неделю смеялся, все вспоминал, как лиса меня за лень проучила, — ответил Тимка. И, подживив костер, тут же принялся снимать с лисы шкуру.

У Филина глаза загорелись:

— Вот это мех! Хороша зараза. За такую большие башли сорвать можно.

— Тьфу ты, гад! Не успел порадоваться удаче, — вздохнул Тимка.

— А фортуна — это башли! Все верно. А для чего ты ее поймал?

— У нас с тобой радости разные. Ты про башли, я про удачу, какую тайга подарила. Вон какую красавицу не пожалела — отдала мне, — радовался бригадир.

— И сколько тебе за нее дадут? — прищурился Филин.

— На то охотоведы есть. Они оценивают.

— За пять червонцев беру ее у тебя, — выдохнул бугор.

— Сам поймай. Заимка не барак. И я тебе не сявка. Хватит на чужом хрену в рай ездить! — вспылил Тимка.

— Не дымись, кент. Не хочешь, не надо, — согласился Филин без злобы, не сводя глаз с лисьей шкуры.

Остаток ночи Филин провел с фартовыми. Забрался меж ними в самую прогретую середину и спал, пока Бугай не заорал диким голосом:

— Кенты! Гляньте, кого Тимоха приволок! Да проснитесь, задрыги!

Прямо перед шалашом бригадира лежал убитый олень. Тимки не было. Не оказалось среди фартовых и Кота.

— Куда они слиняли? — удивлялись условники.

— Далеко не смоются. Вы вот что, сообразите костер, да этого рогатого оприходуем в ведро, — скомандовал Филин.

Пока условники притащили сушняк, из тайги вернулись Тимка с Костей. У обоих полные руки связок. На них зайцы, белки, соболи, куропатки.

— Добытчики нарисовались, — осклабился Филин.

— Долго дрыхнем, фартовые! — не скрыл раздражения Тимка.

Позвав бугра, он стал учить, как правильно свежевать тушу. Нож в его руках был послушен. А у Филина выпадал в снег.

— Вот гад, жмурить и то легше, — чертыхался Филин, но не отошел.

— Тоньше бери. Зачем столько мяса на шкуре оставляешь? Потом отдирать тяжело — сухое. И спать на ней не сможешь — вонять будет.

— Спать на ней? Неужели мне ее дашь? — изумился Филин.

— Подарю, чтоб всякая зверюга, когда в шалаш вползет, тебя от всех отличила. Чтоб не ошиблась и не промахнулась, — рассмеялся Тимка.

— Хрен с ними. Пусть ползут. На меня кто хвост поднимет, до утра не доживет. Сколько тех ползающих нынче в земле гниют. А я покуда жив.

— Но здесь — тайга, — загадочно сказал Тимка.