Анхель – это Кобелино, храпевший сейчас с Пашкой и Филином на крыше. Мария, хоть не испытывала к мулату приязни, звала его только так, по имени, и Гилмору чудились в этом ирония или какой-то тайный смысл, вложенный, разуется, не Марией, а им самим. Анхель – ангел… Однако Кобелино не был ангелом, как, впрочем, и отродьем преисподней, в которую он мог попасть лишь в качестве клиента. Но уж клиентом – непременно! Временами Гилмор размышлял, какие муки ждут Кобелино в аду: насильникам было положено бичевание, предателям – раскаленные сковородки. Возможность такой альтернативы не исключалась, хоть Кобелино, бандит и насильник, еще не стал предателем. Не стал, так станет! Он очень не нравился Гилмору.

Вытянув руку, Майкл-Мигель коснулся темных волос Марии.

– Не тревожься, девочка! Брат Рикардо знает, что делает. Раз обещал, значит, вернется. Солнце еще не поднялось.

Он старался говорить с уверенностью, которую сам не испытывал. Конечно, звездный брат силен и ловок и обладает волшебными уменьями; с ним не сравнишь ни агентов Па-чанги, ни топтунов-бандеросов. Но он отправился в узилище почти нагим и безоружным, без чудесных устройств, вызывающих сон и отворяющих двери, без замораживающих гранат и своего волшебного браслета… Гилмор понимал, что это – не свидетельство легкомыслия, а сознание силы, но от того тревожился не меньше.

Мысль его опять свернула к Кобелино. Вчера мулат явился с новостями, но брата Рикардо не застал; братРикардо, Митек Корявый, отбыв на Синюю скалу, по всей вероятности, уже трудился над тюремными решетками и запорами. Может быть, зря; может, он ничего не найдет в Старом Архиве, кроме крыс, пауков и заплесневевших бумаг. А если найдет… Это было бы чудом, избавившим его от посещения Кратеров. Подобный визит казался Майклу-Мигелю столь же рискованным, как эскапады на Синей скале. И хоть дон Грегорио от имени поделыциков и коллег гарантировал безопасность звездному посланцу, чего стоили его обещания? Во всяком случае, Гилмор им не верил – ни дону Грегорио, ни прочим донам, ни Кобелино.

Он посмотрел на Марию: девушка, не отрывая глаз, следила, как над восточными холмами розовеет небо. Огромный питон за ее спиной казался россыпью тускло мерцающих изумрудов.

«Мессия снова явился на Землю, – подумал Гилмор. – Правда, теперь он – не жертвенный агнец; он явился, чтобы развеять мглу забвения и покарать нечестивых. Но есть и сходство с прежним мессией: этот тоже при деве Марии и свите апостолов. Два пастуха, поэт-неудачник и бандит. Четыре, всего четыре, не двенадцать; найдется ли среди них Иуда?»

Изумрудный змей вдруг поднял голову и зарокотал, повернувшись к воротам. Мария вскочила; метнулись темные пряди волос, вспыхнули зрачки, морщинки на лбу разошлись, будто смытые теплым дыханием ветра. Солнечный диск показался над холмами, в лицо девушки брызнуло светом, она зажмурилась, вытянула руки и прошептала:

– Дик… Это Дик… Он обещал – и вернулся, Он ведь всегда выполняет обещанное. Верно, Мигель?

– Всегда, – сказал Гилмор, вставая. Потом, сделав паузу, произнес: – Наверно, теперь он отправится в Кратеры. Ты попроси, чтоб он вернулся. Хорошенько попроси.

Три часа пополудни. Душный влажный воздух, рев мотора, пыль и зной.

Ричард Саймон, смятый лист, поникшая трава, трясся на жестком, обтянутом грубой тапирьей кожей, автомобильном сиденье. Этот транспортный механизм не был похож на привычные тачки и грузовые автофургоны. Восемь колес с широкими шинами, закрытый железный кузов со следами сварки, наверху – пулемет в лючке, одна амбразура – водителю, две боковые – стрелкам. Амбразуры были распахнуты: в передней струилась пыльная лента дороги, в правой за прибрежными скалами сияла морская даль под ярким лазурным небом, в левой неспешно сдвигались назад обвитые лианами древесные стволы, изумрудные кактусы и заросли бамбука. Солнца Саймон не видел; значит, его везли на северо-восток от Рио, вдоль побережья. К тому самому месту, где когда-то стоял монумент Жоану Мореплавателю. В Кратеры.

Посланцу со звезд велели сесть под люком. Впереди, вполоборота к нему, устроился Карло Клык: широкая темная физиономия, нависшая бровь над смоляным глазом, щетинистые усы и центнер серебра на мундире. Сзади в напряженных позах скорчились трое охранников с карабинами, глядевшими Саймону в затылок. Он прикинул, что, если быстро наклониться, две пули поймает Клык, а одну – водитель. Второй раз вертухаи выстрелить не успеют – в тесной машине он мог дотянуться до каждого и погрузить мгновенно в вечный сон. Намного быстрей, чем с помощью гипнозера. И потому Ричард Саймон был спокоен; сидел, полузакрыв глаза, и размышлял о вечном.

Джинн, безусловно, относился к таким категориям. Искусственный интеллект был вечной неистребимой мечтой психологов, биологов и кибернетиков, и в этом смысле двадцать четвертый век не отличался от века двадцатого или двадцать первого. Десятилетия Исхода и колонизация Новых Миров, потребовавшая титанических усилий, притормозили прогресс человечества в сфере естественных наук, сделав его более плавным, осмысленным и осторожным. Конечно, технология не топталась на месте, но приоритеты ее изменились в сторону более всеобъемлющей и общественно-полезной реализации накопленных достижений. Терраформирование миров, создание мощных установок планетарного и звездного масштаба, – энергетических модулей глобальной транспортной сети, автоматических производств, умиротворяющего, но не смертельного оружия. Все это, разумеется, при самых высоких экологических критериях – человечество, получив бесценный дар неограниченной экспансии, прозрело и не собиралось превращать обитаемые миры в подобия прежней земной свалки. В силу этих причин, а также других, весьма неоднозначных и сложных, в реальности Ричарда"Саймо-на существовали планетолеты, но не было звездных кораблей, энергия производилась путем термоядерного синтеза, а не с помощью нейтринных или кварковых генераторов, повсеместно использовались лазеры, но не аннигилирующие лучи, связь осуществлялась на радиоволнах, а не посредством телепатии. Что же касается информационных и вычислительных систем, то они стали исключительно мощными, надежными, миниатюрными и общедоступными. Это, однако, не означало, что компьютер способен конкурировать с человеком или даже превзойти его; компьютер, как и в прежние времена, оставался средством для хранения и целенаправленной переработки больших массивов информации, своего рода интеллектуальным костылем, на который мог опереться человеческий разум.

Но между интеллектом и интеллектуальным костылем – большая разница.

В Стабильных Мирах с высоким ИТР существовали общепланетные компьютерные сети, столь же емкие, совершенные и разветвленные, как некогда на Земле. Были и супермощные компьютеры вроде «Перикла-ХК20», способные преодолеть Первый Тест Разумности: словесное общение с таким устройством не позволяло выяснить, что собеседник не относится к человеческому роду. В этом-то и заключался вопрос; компьютер, совокупность программ, оптических и электронных узлов, производил впечатление говорящего человека, ни в коей мере не являясь человеком по существу. Сущность его была иной, и если бы он.продемонстрировал признаки истинной разумности, то разум его, безусловно, был бы отличен от человеческого. Ведь разум – производная восприятия, а компьютеры воспринимают мир совсем иначе, чем люди; ergo, всякий компьютер, мыслящий якобы как человек, неразумен. Он всего лишь подделка под интеллект человека, фантом мнимой разумности, говорящий костыль.