Теснимая французами, наша конница отступила к городу; огонь из орудий остановил преследование за нею. Спустя полчаса показались три большие колонны пехоты. Одна шла прямо на бастион, другая на кладбище, третья вдоль Днепра, на правый наш фланг. 70 русских орудий были уже в действии. Неприятель прошел ядра, прошел картечь и приближался к рытвине, составлявшей на том месте ров Смоленской крепости. Только что Паскевич успел выстроить один из батальонов, державший в покрытом пути, как французы были уже на гласисе. Орловский полк открыл ружейный огонь и удержал неприятелей. Несколько раз покушались они выйти из оврага и бросались на нашу пехоту, но каждый раз встречал их батальонный огонь и принуждал возвращаться в овраг. Тела их покрывали гласис. Замечая, что атаки неприятеля слабеют, Паскевич приказал Орловскому полку ударить в штыки; Ладожский и Нижегородский полки сделали то же; неприятель был опрокинут, выбит из рытвины и трупами своими устлал все пространство от гласиса до противной стороны оврага. Наши бросились преследовать неприятеля, но Паскевич ударил отбой, воротил людей и снова построил батальоны за покрытым путем. Получив подкрепление, неприятель опять подошел, остановился по ту сторону оврага, перестреливался, но не смел делать новых покушений. На левом фланге французы стрелками и колоннами приближались к русским батареям и выдвинули артиллерию. Их встретили сперва картечью; потом последовало общее «ура!». Французы и здесь были опрокинуты. На левый форштат, занятый 12-й дивизией, атаки не было.

Когда, часов в 9 утра, стала собираться под Смоленском вся французская армия, становясь в позицию и окружая город, Раевский получил от Князя Багратиона следующую записку: «Друг мой! я нейду, а бегу; желал бы иметь крылья, чтобы скорее соединиться с тобой. Держись. Бог тебе помощник!» Итак, Раевскому надлежало сделать еще одно усилие в ожидании подкреплений. Наполеон, видя неудачу приступов, устроил батареи и бил стены города, поддерживая промежутки батарей стрелками. Целые полки неприятельские подходили побатальонно и рассыпались в стрелки. Наши, за покрытым путем, теряли немного людей, а между тем подбирали французские ружья, которые были тогда лучше русских, и обменивали их на свои. Смоленские жители обоих полов стремились за стены, к полю битвы, хватали на руки раненых и уносили их в город. Около полудня показалась 2-я армия на правом берегу Днепра. Сперва Князь Багратион намеревался перейти через Днепр у Катани и навел там мост, но, узнав, что войска Наполеона уже миновали Корытню, снял мост и выступил из Катани правым берегом Днепра к Смоленску. Туда повел и Барклай-де-Толли первую армию из Гавриков и Волоковой, когда из донесений Неверовского и Раевского узнал о настоящем положении дел. С высокой покатости, по которой шли наши армии, видны были все движения неприятеля, обращенные против Смоленска, равно и оборона Раевского. Сколько люди ни были утомлены ночным переходом, более 30 верст, но никто не думал об усталости; глаза всех устремлены были на место сражения. Наполеон, завидя наши армии, не усомнился в близости общего, давно желанного им сражения и радостно воскликнул: «Наконец Русские в моих руках!»

Первое подкрепление, полученное Раевским, была 2-я кирасирская дивизия, которой бы требовал прежде, не зная еще, что примет сражение в городе. Теперь кирасиры, в его положении, были бесполезны; он запретил им переходить через реку и велел остановиться по ту сторону Днепра. За ними, в 7-м часу пополудни, пришли 4 полка 2-й гренадерской дивизии, но и они также не были введены в огонь, потому что французы не делали натиска, а поддерживали сражение стрелками и пушечной пальбой. Вслед за гренадерами стали появляться издали прочие войска Князя Багратиона и первой армии, и вечером все сосредоточились на высотах правого берега Днепра. Сражение начинало уже утихать, и неприятель отошел в свой лагерь. Приехали оба Главнокомандующих и другие Генералы. Все чувствовали важность успеха. Поздравления Раевскому и Паскевичу сыпались отовсюду. Князь Багратион благодарил обоих от глубины души, восторженный геройским подвигом их. «Вот благополучнейшая минута всего военного поприща моего, – говорит Раевский. – Чтобы уметь оценить мое насдаждение, надобно было перенесть беспокойство, мучившее меня сутки». До какой степени решительность Раевского защищаться в Смоленске имела важное влияние на ход военных действий, доказывают следующие слова Наполеона, диктованные им на острове Св. Елены: «Я обошел левое крыло Русской армии, переправился через Днепр и устремился на Смоленск, куда прибыл 24 часами прежде Русской армии. Отряд из 15 000 человек (то есть корпус Раевского), нечаянно находившийся в Смоленске, имел счастие оборонять город целый день, что Барклаю-де-Толли дало время на следующие сутки подоспеть с подкреплением. Если б мы застали Смоленск врасплох, то, перешед Днепр, атаковали бы в тыл Русскую армию, в то время разделенную и шедшую в беспорядке. Такого решительного удара совершить не удалось»[213].

Сознание самого Наполеона свидетельствует, как выгодно было для него овладение Смоленском 4 Августа, но его атаки не соответствовали великим последствиям, долженствовавшим произойти от успеха в его предприятии. Вот что говорит Раевский: «Я сражался с твердым намерением погибнуть на сем посту спасения и чести. Но, взвешивая, с одной стороны, важность последствий дела, а с другой – малость потери, мной понесенной, ясно вижу, что удача зависела не столько от моих соображений, сколько от слабости натисков Наполеона. Вопреки всегдашних своих правил, видя решительный пункт, Наполеон не умел им воспользоваться. Если бы он в этот день напирал так же сильно, как в следующий, то решил бы участь нашей армии и войны». Причины, почему Наполеон не усилил нападений, заключались в том, что, найдя в Смоленске русских войск более, нежели сначала предполагал, и заметив приближение наших армий, он заключил о намерении наших Главнокомандующих принять у Смоленска сражение, цель его желаний. В течение всего дня видел он с возвышений, на которых стоял, как по правому берегу Днепра спешили русские войска к Смоленску. В убеждении, что они шли не для того, чтобы через сутки опять отступать, Наполеон не усомнился в близком сражении, не ввел в дело всех войск, собранных у Смоленска, но хотел предварительно сосредоточить свою армию и послал ей повеление об ускорении марша.

Во весь вечер 4 Августа и в ночь на 5-е число подходили французские корпуса к Смоленску; поутру 5-го они стали вокруг него так: на левом крыле, у Днепра, Ней; правее от него, на дорогах Красненской и Мстиславльской, Даву; подле него Понятовский; на оконечности правого крыла примыкали к Днепру кавалерийские корпуса Мюрата. Гвардия была в резерве, позади корпуса Даву; Вице-Король на Красненской дороге, между Корытной и Лубной, верстах в 15 от Смоленска, с повелением: наблюдать, не покажутся ли там какие-либо русские войска, в намерении атаковать неприятельскую армию с тыла. 5 Августа, от раннего утра, французы стояли в ружье, за исключением корпуса Жюно; он сбился с дороги и пришел на позицию не прежде 5 часов пополудни. Вот лучшее доказательство, что на первом своем шагу в коренную Россию неприятель уже лишился необходимого пособия на войне – проводников. С восходом солнца Наполеон был на поле, ожидая, скоро ли растворятся городские ворота и выступят из них русские войска для принятия сражения. Не так мыслил Барклай-де-Толли. Удостоверясь, что неприятель сосредоточил на одном месте все свои силы, он полагал, что настоящее намерение Наполеона состояло в предупреждении нас в окрестностях Дорогобужа, дабы овладеть Московской дорогой. По сей причине Барклай-де-Толли решился с Князем Багратионом на следующее: 1) 2-й армии отступить по Дорогобужской дороге к Соловьеву, оставя у Смоленска, на Московской дороге, впереди речки Колодни, авангард под начальством Князя Горчакова. 2) Для прикрытия движения Князя Багратиона 1-й армии занять одним корпусом Смоленск, а прочим корпусам расположиться подле города, на правом берегу Днепра[214].