Но на звонок Дига надежды оставалось мало. Зачем ему звонить ей? Она обругала его новую девушку, напилась, разбушевалась и слегка тронулась умом — все это выглядит очень непривлекательно.

— Ах да, — скажет Диг через многие годы, — Надин. Хорошая была девушка. Мы очень дружили. Но пришлось с ней расстаться, когда она стала совершенно неуправляемой. Бедняжка Надин. Печально. — И он пожмет руку Дилайлы, бросит на нее слегка грустный, но исполненный облегчения взгляд, и оба молча возблагодарят бога, за тот день, когда они исключили сумасшедшую Надин из своей идеальной, безмятежной, чистенькой жизни.

Сжав челюсти, Надин вонзила ключ в замочную скважину.

Все будет хорошо, говорила она себе. Просто замечательно. И с квартирой, и с ее жизнью. Все будет отлично… Она набрала в легкие побольше воздуха, чтобы успокоиться и поверить в будущую замечательную жизнь, затем медленно повернула ключ и открыла дверь.

Включила свет в холле — и зажала рот рукой.

Тоненький полузадушенный вопль просочился сквозь пальцы.

Миллион мыслей разом пронеслось в ее голове, пока она впитывала новую реальность разгромленной прихожей, и самой назойливой мыслью была такая: нет, это невероятно. Это мираж, зрительный обман, подготовленный предыдущими тремя днями непрерывного психоза. Мираж. Точно, это мираж.

Утешительная мысль продержалась не более секунды под натиском мстительной реальности. Ее квартиру разбомбили. Ограбили. Не отнимая ладони от губ, Надин сгорбилась, медленно опустилась на колени; сумки и коробки соскользнули с плеч, ключи со звоном шлепнулись на пол. Господи! Нет, вы только посмотрите на это! На комод из орехового дерева. На разбросанные журналы. На розовую фольгу, порванную клочья.

Не поднимаясь с колен, Надин поползла вглубь квартиры. Пролитое вино, окурки, испачканные журнальные страницы, грязные следы — повсюду. К горлу подкатил комок величиной с яйцо. Надин стиснула зубы: к чему напрасно лить слезы. Встала, опираясь на стену. Трепеща, толкнула дверь в ванную, та со скрипом отворилась.

— О-о, — простонала Надин. — Нет, нет! — Слезы хлынули ручьем, несмотря на попытки удержать их. — О нет, — всхлипывала она.

Она начал метаться из комнаты в комнату, из кухни в гостиную, и на душе у нее становилось все мрачнее. Ее квартира! Ее чудесная квартира! Она создавала ее собственными руками, роясь на помойках, в комиссионках и на распродажах, пользуясь щедростью родителей, день за днем, год за годом, по кусочку, по вещичке. Все уничтожено. Запакощено. Разбито, разбросано и разграблено.

Надин спотыкалась о пустые винные бутылки и гнев закипал в ее груди, и дикий звериный вопль рвался из глотки. Крепко сжав кулаки, она открыла рот, зажмурилась и испустила вопль — не страха, но глубокой, незмутненной ярости:

— Сволочи! Подонки!

Машинально она принялась подбирать мусор: полупустые пивные банки, в которых плавали размокшие бычки. Кое-где валялась помятая одежда — чужая одежда. Двумя пальцами Надин подняла замызганную фланелевую рубашку, из кармана выпала пачка «Кэмела». Надин уронила тряпку на пол. Ее не ограбили — теперь ей стало ясно. Ничего не пропало. Напротив, прибавилось — грязи и мусора, часть вещей была передвинута, а часть разбита. Ее не ограбили — у нее погостили.

Фил.

Сволочь Фил.

Она знала, что так получится, не сомневалась ни секунды с того самого момента, как закрыла за собой дверь в субботу утром. Интуиция ее не подвела. Надин стало плохо. Ни капли, даже ничтожной капельки сочувствия не осталось в ее душе к Филипу Ричу. Теперь она даже радовалась смерти его родителей. И самоубийству невесты. И сгоревшему дому. Он это заслужил. И даже больше. Много больше.

Она лелеяла планы мести; в основном эти планы сводились к тому, чтобы разрезать мучнистое тело Фила на куски и скормить ему ему наиболее жесткие части.

— Сволочь, урод! — кричала она. — Скотина, подонок! — Пнув косяк, она упала на колени и завыла.

Надин голосила, молотила кулаками по стене, рыдала и кричала. Услыхав звонок в дверь, она мгновенно взяла себя в руки.

— Черт, — пробормотала она, убрала с лица намокшие от слез волосы и вытерла глаза.

Тяжело поднялась и, спотыкаясь, двинулась открывать. Но когда она открыла застекленную двери, ей явилось видение, которое, она знала, будет преследовать всю жизнь, видение, от которого у нее мурашки побежали по коже, колени подогнулись, ибо ничего более нежного и прекрасного Надин в жизни своей не видела. Все, что стряслось за последнюю неделю, — секс с Филом, наезд на него, разгромленная квартира, жалкие телефонные вопли, страх и ужас, безумие, горе и печаль, — все исчезло, когда он распахнула дверь и увидела на пороге Дига.

Он стоял перед ней в фартуке с оборками, в шапочке и глупо улыбался. В одной руке Диг сжимал свой драгоценный пылесос «Дайсон», в другой — мусорное ведро и щетку, а у его ног сидел крошечный, дрожащий йоркширский терьер.

— Я по объявлению, — ухмыльнулся Диг. — У меня отличные рекомендации. На радио-конкурсе меня выбрали лучшим чистильщиком года.

Надин зарыдала.

— Диг, — шмыгала она носом, уткнувшись в его плечо, — слава богу, ты пришел. Слава богу.

Он обнял ее, крепче и порывистее, чем обычно:

— Я скучал про тебе, — улыбнулся он.

Надин улыбнулась в ответ и заглянула в его добрые темные глаза, и боль куда-то пропала, словно и не бывало.

— Такое чувство, что мы с тобой сто лет не виделись. — Она глянула на дрожащего пса. — А это новая модель щетки для пыли?

— Нет, — развеселился Диг, беря пса на руки. — Это самая маленькая и самая безобразная собака на свете, а завтра утром маленький уродец уезжает в Честер. Правда, парень? — Пес испуганно глянул на Дига, словно его отправляли на бойню.

— Как? Один?

Диг с жалостью глянул на Надин.

— А, — догадалась она и у нее перехватило дыхание, — значит, Дилайла уезжает?

— Да, — с улыбкой подтвердил Диг, — уезжает домой. К Алексу, Рожать ребенка.

— Но… но…

— Между мной и Дилайлой никогда ничего не было. Ничего. Только один поцелуй. С те пор, как ты уехала, я много думал, и о многом хочу тебе рассказать. О Дилайле. Тебе обязательно надо о ней послушать. Ты заблуждалась на ее счет. Она очень хороший человек, которому очень не повезло. И еще нам надо поговорить о Филе. Он не очень хороший человек. Но, — серьезно закончил Диг, — самое главное, нам надо поговорить о нас.

— Что ты имеешь в виду?… — У Надин забурлило животе от одного только намерения, высказанного Дигом.

— Послушай, — он повел ее в квартиру, — надевай резиновые перчатки и ступай на кухню. Обсудим все за работой.

В тот дождливый вторник разговоров и объяснений хватило на целый день. Накануне Диг провел двадцать минут у телефона, беседуя с инспектором Уиттерингом, которому было что порассказать о задержанном Филипе Риче, субъекте, известном городской полиции еще с тех пор, как его бывшая жена сообщила двенадцать лет назад о краже ее черного «мини-МГ» и сбережений на банковском счете.