— Однако если это будут уже не шутки, немедленно сообщи мне. Ни ты, Ялма, ни твои дети никогда не будут голодать, обещаю, — серьезно сказал он. — Если что, всегда можешь прийти ко мне. Ты кормишь моего сына, и я никогда не скажу тебе, что у меня нет на тебя времени.

— Спасибо, ваше высочество, — искренне ответила молодая женщина, поднимая взгляд. У нее были красивые глаза и симпатичное, хотя и довольно заурядное лицо.

— У меня есть… просьба, — сказал Авенор, выпрямляясь и глядя на женщин. — Когда моя супруга-королева придет поцеловать сына перед сном, не говорите… не упоминайте о том, что утром он не хотел есть. Конечно, если она спросит, — поспешно добавил он, — нужно сказать правду.

Пожилой няньке подобные «интриги» не слишком нравились. Но Ялма сказала:

— Да, ваше высочество. Князь наверняка не болен, просто хотел покапризничать.

— Я тоже так думаю.

Если бы стало известно, что наследник трона утром не ел, весь последующий день его мучили бы медики и какие-то старые клуши, готовые его «измерять», обвязывать ножки, давить на живот и совать в рот смоченные неведомо чем пальцы. Авенор считал, что подобным процедурам можно подвергать преступника в подземельях трибунала, но не несчастного ребенка, который осмелился ненадолго лишиться аппетита.

Князь Авенор, не будя сына, мягко поцеловал его в лоб, кивнул в ответ на поклон женщин и вышел.

В соответствии со старым обычаем при королевском дворе решению государственных вопросов были посвящены четные дни недели — в нечетные дартанские правители отдыхали. Подобное разделение было искусственным и соблюдалось далеко не всегда; в действительности четные дни отводились для официальных аудиенций и шумных церемоний, нечетные же для более деликатных и не подлежащих огласке дел. Порой доходило до абсурда. Делегация столичных продавцов воды с петицией, от принятия или отклонения которой ничего не зависело, могла рассчитывать на аудиенцию в тронном зале, наслаждаясь видом королевского пурпура и короны на голове правительницы. На следующий же день королева завтракала в обществе знатного господина из провинции, смотревшего на ее удобный домашний халатик и заплетенные в обычную косу волосы, который затем уносил с собой слегка запятнанный вином и чуть криво написанный документ, где говорилось, что торговая гильдия его города получает исключительные права на поставку сукна для отрядов королевской гвардии — то есть четырех тысяч всадников и такого же количества накрытых попонами лошадей, — а отряды эти сопровождали соответствующие службы… Короче говоря, по четным дням королева с немалой помпой принимала тех, кого ей приходилось принимать, в нечетные же лишь тех, кого она принять хотела.

Неуверенная и явно смущенная женщина из далекого Сейена просила продлить срок оплаты долга — просьба эта адресовалась не столько королеве, сколько княгине Сей Айе, госпоже Доброго Знака, самой богатой женщине Шерера. Ее королевское высочество знала, что просительница — мать хорошо известного расточителя, который мог прогулять и пропить любое количество золота, и вместе с тем весьма влиятельная особа в своих краях. Королева — или, скорее, госпожа Доброго Знака — хотела взглянуть на должницу и лишь по этой причине не поручила дело своему казначею. Магнатку она приняла в покоях первой Жемчужины, поскольку именно там в этот момент находилась.

Высокородная, но слегка дикая провинциалка стояла перед полнотелой, но очень красивой женщиной, одетой в тяжелые парчовые одежды и сидевшей в мягком кресле. Босыми ногами она небрежно опиралась на обнаженную спину невольницы. Именно невольница разговаривала сейчас с просительницей. Голос звучал слегка неотчетливо, так как лежащая склонялась щекой на руку и не поднимала головы.

— Ваше высочество… Ведь ты же прекрасно понимаешь, что эти деньги пропали навсегда. Твой сын ни во что их не вложил, но потратил на девок и пропил. Очередное продление? Попроси лучше, госпожа, о списании долга. При некоторых условиях… это вполне возможно.

Невольница, особенно с таким статусом, всегда имела право говорить от имени своей госпожи. Тем не менее, если госпожа присутствовала при разговоре, это свидетельствовало о явном неуважении к собеседнику. Впрочем, вся ситуация выглядела крайне унизительно. Щеки несчастной должницы все больше краснели.

— А какие условия ты имеешь в виду?

— Отказ твоего сына, госпожа, от некоей должности… Ваше княжеское высочество ведь понимает, о чем я?

Титул прозвучал слегка презрительно — ибо таких князей, наделенных титулами неведомо за что, по Дартану бегало множество. Старокняжескую корону носили только хозяева Буковой пущи, властители Доброго Знака.

Просительница подняла глаза, но встретила лишь безразличную улыбку и слегка отсутствующий взгляд сидящей.

— То есть обычная сделка, — с достоинством проговорила она.

— Вместо обычной неуплаты долгов… Да.

Последовала короткая пауза.

— Мне… нужно подумать.

— Конечно.

Больше говорить было не о чем. Уничтоженная должница поклонилась и вышла. Эзена фыркнула.

— Чуть ниже, — велела она. — Мм… Да, тут.

Ловкие пальцы ног Жемчужины массировали ее позвоночник. Королева задержала дыхание, а затем блаженно замурлыкала.

— Я тебя озолочу, мм…

— О нет, только не это, — недовольно проговорила Жемчужина, слегка откинув полы своего парчового платья и перемещая ногу к бедрам лежащей. — Напрягись и придумай что-нибудь другое. У меня столько денег, что я уже не знаю, куда их девать.

— А что обычно делают с деньгами?

— Тратят. Но мне не на что. Я невольница. Я не могу иметь дома, земельные угодья, собственных невольниц, ничего, что требует письменного акта о владении. А платьев и драгоценностей у меня столько, что я уже начинаю их терять.

— Ты теряешь платья?

— Ну не в коридорах же. Но я давно уже не знаю, сколько их у меня вообще. И где они.

— Неблагодарная.

— Я? Это ты не умеешь отблагодарить!

Почувствовав легкий толчок ногой, Эзена лениво перевернулась на спину, разбросав по ковру иссиня-черные волосы. Она потянулась и снова рассмеялась. На ней была легкая домашняя одежда — красное платьице без спины, завязанное на груди кремово-желтой лентой.

— Хорошо, Анесса, — сказала она. — Придумаю что-нибудь специально для тебя. Но при одном условии: перестань наконец толстеть! Или еще лучше, похудей!

Жемчужина искренне обиделась.

— Я пробовала.

Если это и в самом деле было так, то закончилось благими намерениями. Прекрасная блондинка из лучшего невольничьего хозяйства Шерера была, что говорится, женщиной в теле.

С другой стороны, это являлось видимым доказательством ее силы и власти, которую она имела над своей госпожой. Потолстевшая от обжорства и лени Жемчужина — столь беззаботно испорченная самая дорогая безделушка Шерера — была воистину неслыханным зрелищем. Нечто подобное могла себе позволить… королева, властительница. И притом сильная властительница. Больше никто. Если бы в каком-нибудь магнатском доме-дворце гостей встретила столь неряшливо выглядящая невольница, это было бы воспринято как издевательство, оскорбление, демонстрация пренебрежения. Хозяина не мог представлять кто попало. Именно потому бедная провинциалка перепутала королеву с невольницей. Ведь невозможно было вообразить, чтобы правительницу Дартана представляла толстая Жемчужина.