Двери в каминный зал распахнулись сразу двумя створками. Франческа Маливерни остановилась в дверях и сказала:

– Все кончилось. Пойдите к нему, дети.

Она сказала это по-итальянски, но Маруся поняла каждое слово.

– Ты измучилась и устала, – сказал Марко.

Они остались наедине впервые за эти последние дни, отмеченные ежеминутной величественной суетой похорон. Маруся понимала, что избежать присутствия на них невозможно, да ей и не хотелось обижать Марко и Франческу, но все-таки эти дни были для нее тягостными. У нее никогда в жизни не было никаких родственников, кроме мамы и бабушки Даши, поэтому то, что она увидела во время похорон Паоло Маливерни, было для нее слишком непривычным. Родня Маливерни оказалась такой многочисленной, что после десятого примерно лимузина, прибывшего к вилле, Маруся перестала считать, сколько людей состоит с ними в родстве. Конечно, приезжали и друзья, и коллеги по Падуанскому университету, где Паоло Маливерни был профессором, но Марусе казалось, что больше всего съехалось именно родственников – скорбящих, молчащих, плачущих, соболезнующих.

Гроб так завалили цветами, что строгий профиль Маливерни был среди них едва заметен. Марусе трудно было представить, что эти цветы, и вереница машин у калитки, и толпа людей, и потемневший мрамор фамильного склепа на кладбище – все это связано с ее отцом, а значит, как-то связано и с нею. Она так и не могла осознать, что Паоло Маливерни ее отец... Происходящее сейчас в его доме происходило словно бы отдельно от нее, она чувствовала во всем этом только обязанность, которой невозможно избежать.

Сначала Маруся надеялась, что ей удастся как-нибудь затеряться в толпе людей, но вышло так, что пришлось сесть у самого гроба рядом с Марко и Франческой, и каждый, кто подходил выразить им соболезнование, выражал его и ей тоже. От этого у нее вскоре заболела голова, а часа через два она поймала себя на желании лечь прямо на пол за стульями и уснуть. Ей стыдно было такой своей бесчувственности к происходящему, но она ничего не могла с собою поделать.

Она думала, Марко всего этого не замечает, но, наверное, ее состояние было слишком очевидно, потому он и сказал о ее усталости.

– Нет, не устала, ничего, – попыталась возразить Маруся.

– Ты не умеешь обманывать, – чуть заметно и невесело улыбнулся он. – У тебя слишком честные глаза. Ты устала, а впереди еще дни с нашими родственниками, которые приехали издалека. Я думаю, тебе лучше уехать на эти дни и отдохнуть. А потом вернуться к нам опять.

– Куда уехать, в Москву? – не поняла Маруся.

Хотя обратный билет у нее был с открытой датой, но все-таки это был один билет, и денег для того, чтобы через неделю снова приехать в Падую, у нее, конечно, не было.

– Не в Москву. Где-нибудь в Италию. Здесь много красивых мест, чтобы тебе отдохнуть. Но если ты захочешь, я предложил бы... – Марко вопросительно посмотрел на Марусю. – Сейчас приехал один наш родственник, я уже говорил с ним. Он работает в Институте итальянского языка, это рядом с Флоренцией, на вилле Медичи. Институт занимает виллу, которая принадлежала семейству Медичи. Она очень знаменитая, потому что Боттичелли написал картины «Рождение Венеры» и «Весна» именно для нее. Но дело не только в этом. Я думаю, это дом для человека с воображением. А ты, я думаю, все равно не смогла бы сейчас отдыхать так, чтобы... просто отдыхать. Потому что ты не только устала, но и очень взволновалась за эти дни. Это правда?

– Правда, – кивнула Маруся.

– Тогда ты можешь поехать во Флоренцию. На виллу Медичи? – полувопросительно-полуутвердительно произнес Марко. И, заметив, что Маруся растерялась, спросил: – Это предложение обидное для тебя? Ты думаешь, мы хотим от тебя избавиться?

– Ну что ты, совсем нет! – горячо воскликнула Маруся. – Наоборот, я очень рада! То есть, в смысле, я хочу посмотреть виллу и картины Боттичелли, – тут же смутилась она: странно звучало выражение радости после похорон!

– Картин Боттичелли там уже нет, – улыбнулся Марко. – Они давно в галерее Уффици. Но там есть один луг... Сейчас начинается апрель, и он точно такой, как на картине «Весна». Пока я не увидел этот луг, мне казалось, что Боттичелли его просто придумал для своей картины.

– Спасибо, – сказала Маруся. – А Флоренция отсюда далеко? На чем туда ехать?

– На машине. Я тебя отвезу.

Если Маруся и удивилась чему-нибудь в этом своем неожиданном перемещении, то только тому, что оно совсем ее не удивило. Она словно попала в какой-то нестремительный, но сильный поток, и в его движении не существовало таких слабых чувств, как удивление.

Они с Марко до обеда гуляли по Флоренции, и Маруся чувствовала, что этот город, полный фонтанов, статуй и соборов, от которых кружилась голова, совсем не подавляет ее, а, наоборот, втягивает в себя как свою.

– Втягивает? – переспросил Марко, когда она попыталась объяснить ему свое ощущение. – Это возможно. Но ты увидишь, ты почувствуешь, что вилла Медичи втягивает сильнее.

– А откуда ты знаешь?

– Я однажды жил там целый месяц. Попросил того родственника, которого попросил и сейчас. На моей душе было тогда очень тяжело, и мне надо было чем-нибудь занять свое воображение. И я жил на вилле Медичи. Через неделю мне уже не хотелось никуда выходить, никого к себе позвать в гости, я отключил телефон... Такое ее свойство.

«Наверное, у него и правда безответная любовь была, – подумала Маруся. – Неужели к русской?»

Спрашивать об этом она, конечно, не стала. Но о другом – о том, что никак не отпускало ее мысли, – она спросила:

– Помнишь, ты говорил, что знаешь, почему наша бабушка Ася Ермолова когда-то уехала из Москвы? Ты правда это знаешь?

– Правда, – кивнул Марко. – Я знаю от моего отца, а он от моего дедушки, своего отца.

– Но это же было так давно! И не с твоим дедушкой, а совсем с другим человеком. Почему же вы это знаете?

Впрочем, еще договаривая эти слова, Маруся уже поняла почему. Достаточно было вспомнить толпу родных на похоронах Паоло Маливерни.

– Потому что это именно те вещи, которых в жизни немного и которые – важно, – улыбнулся Марко. – Все большие, давние семьи хотя бы немного попадают в... – Он старательно подбирал точные слова. – В поток судьбы, так это называется? Наша семья живет очень давно. Ты же видела нашу виллу, ее построил архитектор Палладио в шестнадцатом веке для семьи Маливерни. Она уже тогда жила очень давно. И поток нашей судьбы очень сильный, я это чувствую. Я чувствую, что моя жизнь складывается из очень многих жизней, которые были до меня и создавали мою жизнь. Это непонятно тебе?

– Мне это понятно, – тихо сказала Маруся. – Теперь понятно.

– Люди встречались, любили друг друга, рожали детей, расставались, умирали, любили друг друга после смерти... Это слишком серьезно, это не может быть случайно. Ты понимаешь?