Волков, хотя и выспался, неожиданно ощутил, как на плечи наваливается дикая усталость, пригибая его к земле.

Аромат чая вспомнился ему так ясно и живо, что едва не закружилась голова. Совершенно обалдев от происходящего, он спросил:

– Который час?

Монах воспринял это как разрешение и неуклюже опустился на груду кирпича. Уже сев, он ответил:

– Насчет часа не знаю. Но на дворе ночь.

– Какая ночь? Прошлая или… – Волков запнулся, поняв, какую ерунду говорит.

По всему выходило, что проспал он весь день. Уронив голову на руки, Родион застыл без движения. В конце концов идея насчет чаепития показалась ему не такой уж и безумной. Убрав с колен автомат, он встал и отправился на поиски дров.

Вскоре он собрал их достаточно, чтобы разложить небольшой костерок. Монах извлек из многочисленных складок своей одежды консервную банку, бумажную пачку чая с красным слоном и полбутылки негазированной столовой воды с отклеившейся этикеткой. Последним появился коробок спичек.

В тишине, иногда нарушаемой лишь воплями пьяных бомжей на первом этаже, они дождались, когда закипит чай.

Густой запах заварки достиг ноздрей Волкова и, как ему показалось, на мгновение даже смягчил тупую ноющую боль в сломанной переносице. Он полной грудью вдохнул сочный аромат и одобрительно покачал головой.

Потом ткнул пальцем в монаха и сказал:

– Пей первым.

Тот не стал противиться.

После того как старик сделал глоток темной дымящейся жидкости, консервная банка, которую следовало держать за отогнутую крышку, перешла к Волкову. Он осторожно, чтобы не пораниться о зазубренный край, прижал его к губам и чуть-чуть наклонил. Глотнув горячего чая, он сразу же ощутил себя так, будто с его головы сняли сжимавший ее до этого железный обруч.

– Слушай, старик, а как ты здесь оказался? – спросил Родион монаха, сделав еще один глоток.

– В женщине корень зла, – ответил тот, подняв скрюченный артритом палец. – Расстригли меня из-за Евиной дщери.

– Понял, – кивнул Волков, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло. – Я из-за женщины.., тоже.

Он замолчал, стиснув зубы. Вспомнил Аню, своего друга Степана Ворошилова, после женитьбы на ней ставшего его врагом, жажду мести, которая долгое время была единственным ориентиром в жизни. Вот как оно все закончилось – в заброшенной фабрике, среди бомжей и наркоманов, в обществе полубезумного монаха-расстриги…

Волков не выдержал и заскрипел зубами. На глаза навернулись слезы детской обиды на собственную судьбу.

– Банку-то верни, – напомнил ему монах. – А заодно, сын мой, и душу свою заблудшую облегчи. Да не торопись – конец света не завтра. Это я точно знаю.., прости, Господи.

Родион протянул ему банку.

– Кто тебе сказал, старик, что я собираюсь исповедаться? – спросил он. – Может, мне это на хрен не надо.

Монах пожал плечами.

– Да и мне, сын мой, плевать на твою исповедь с церковной колокольни. И Богу, если разобраться, она вовсе ни к чему. А вот кому она действительно нужна, так это тебе, – веско произнес он. – Мы не для кого-то исповедуемся, запомни.

Для себя токмо.

Несколько удивленный как лексикой монаха-расстриги, так и его богословскими рассуждениями, Волков в задумчивости поскреб щетинистый подбородок. Сморгнул – и горячая капля упала на руку.

Почему бы и нет, подумал он вдруг. Ситуация, конечно, безумна и абсурдна, но разве не такой же была, по большому счету, вся его предыдущая жизнь?

– Когда-то давно я предал своего друга… – глухо начал он свое покаяние.

* * *

На вокзальный перрон они вышли, когда совсем уже стемнело.

Панкрат еще в поезде надел запасную футболку и теперь двигался так, что никто не смог бы догадаться о полученной им ране. Одна Люся могла понять, чего это ему стоило. Она морщилась каждый раз, когда Панкрату случалось двигать правой рукой, словно могла чувствовать и переживать его боль как свою собственную.

Люди небольшими группами выходили из вагонов, с поклажей и без, чтобы торопливо скрыться в стеклянно-бетонном чреве вокзала либо подземном переходе. Электричкам метро оставалось ходить еще целых два часа, но люди все равно спешили: стоило им вновь окунуться в суету большого города, как он мгновенно подчинял их своему ритму.

Закинув на плечо рюкзак и взяв Люсю за руку, Панкрат направился в метро, с некоторым трепетом внутри пройдя мимо дежурного милиционера, задумчиво ковырявшего в зубах антенной служебной радиостанции. Впрочем, стражей правопорядка бояться пока что не стоило. «Хороший парень» Костылин вряд ли уже подал на Панкрата и его подозрительную спутницу в федеральный розыск. Будь оно так, их бы встречали подтянутые ребята с квадратными лицами в штатской одежде мышиной расцветки.

В метро было все как всегда: многолюдно, душно, грязно.

Под ногами валялась шелуха от подсолнечных семечек, нащелканных гостями столицы из провинциальных городов.

Какие-то типы с испитыми рожами гнусно хохотали у входа в кассы, но на этот раз Панкрат предусмотрительно постарался проскользнуть так, чтобы ни он, ни Люся не попали в их поле зрения.

Они купили жетоны и прошли турникет вместе со всеми, кто спешил по своим делам. Вот только им двоим некуда было спешить: впереди их ждала полная неизвестность.

Не выпуская Люсиной руки, Панкрат вошел в полупустой вагон подъехавшей электрички. Двери за ними захлопнулись с металлическим лязгом – резиновые прокладки были почти полностью срезаны с обеих кромок. Скорее всего над ними поработали футбольные фанаты, более прочих любившие уродовать общественный транспорт.

Свободных мест в электричке оказалось предостаточно, и они сели на такие же изрезанные сиденья, из которых торчали куски светло-коричневого поролона. Все стены и даже потолок вагона были расписаны замысловатыми граффити.

Панкрат положил правую руку на бедро, чтобы хоть ненадолго успокоилась дергающая боль в рассеченном плече.

Люся, севшая слева от него, почти сразу же начала клевать носом.

Еще когда они уезжали из городка, в окрестностях которого располагался монастырь, Панкрат задумался о том, почему Кузьма не пришел проводить если не его, так Люсю, к которой явно был неравнодушен. Он даже не смог попрощаться с хакером. Тот куда-то подевался с самого утра, и никто не мог подсказать Панкрату, где именно он может быть и когда возвратится. Поэтому единственным провожатым на провинциальном вокзальчике был врач, который привез их туда на своем автомобиле. А единственным напоминанием о хакере остались несколько листов, на которых он распечатал личное дело Марка Эрдмана.

Панкрат хотел было спросить Люсю о том, что она думает о столь внезапном и необъяснимом исчезновении Кузьмы, но обнаружил, что девушка мирно посапывает у него на плече. Позабыв о ране, он поднял правую руку, чтобы коснуться ее светлых волос, но тут же едва не вскрикнул от боли в разошедшемся порезе. Чтобы не разбудить Люсю, он изо всей силы стиснул зубы, и получился сдавленный полустон-полушипение.