– Да что вы такое говорите, барин! Я уж сам.

– Ну и я сам.

Повесил винтовку через плечо, подпрыгнул до второй скобы, подтянулся, поставил ногу на первую и исчез в дыре, как мышь в норке.

Позднее граф Лопухин удивлялся: почему в стволы шахты не полетели гранаты? Ведь как ни крути, а охрану несли вовсе не желторотые новички! Казалось бы, ветераны морского разбоя должны были сориентироваться очень быстро – и начать действовать. Отчего же охрана упустила столь заманчивый шанс – не выпустить восставших из-под земли и выморить их там всех до единого?

Безоружные «верхние» рабы ничем не могли помочь своим товарищам, с дикой жаждой жизни рвущимся наверх из угольной преисподней. Они могли только разбежаться, что и сделали. Быть может, внешняя охрана из дежурной смены потому и не предотвратила прорыв рабов на поверхность, что увлеклась пальбой по разбегающимся безоружным при поддержке тех экс-пиратов, кого тревога подняла с постелей или выгнала из кабаков? Веселое занятие!

Оно стало менее веселым, когда наверху показались черные, как дьяволы, вооруженные рабы и вступили в перестрелку. Счет не сравнялся, нет. И выучка, и позиция, и адаптация глаз к свету – все было на стороне охраны. Все, кроме численности и яростного желания убивать двуногих нелюдей.

Как расползается по промокашке чернильное пятно, так, отвоевывая с боем шаг за шагом, терпя ужасающий урон и все же не ослабляя натиска, теснили восставшие ненавидимых мучителей. Безоружные лезли толпой под пули, швыряя в стрелков куски угля, болты, любую оказавшуюся под руками всячину.

Легче легкого подстрелить одного-двух камнеметателей. Но когда воздух темнеет от сотен летящих предметов, стрелок инстинктивно прячет голову. И осознает свой промах слишком поздно – когда ревущая яростная толпа уже совсем рядом и ничего нельзя сделать.

О последних секундах жизни немалого числа ветеранов морского разбоя можно сказать лишь то, что они были ужасны. Но кто осудит людей, с диким торжеством утоляющих жажду мести?

Шли, и убивали, и сами падали под пулями, и уцелевшие не замечали павших. С диким воем катался по земле раб, раненный в пах, – не замечали и его. Лопухин пытался командовать – его не слушали. Бой перекинулся в поселок. Продуманный план летел к черту. Часть восставших кинулась к причалам, где была встречена ружейным огнем и отхлынула к неказистым портовым строениям. Поначалу отряд Лопухина состоял лишь из Еропки с бесчувственным Нилом на руках, Елбона, мичмана Кривцова, одного унтера и двух матросов. На счастье, одним из них оказался заводила-мраксист.

– Полундра! – орал он, временами перекрикивая пальбу. – Братва, ко мне!

Набралось десятка три человек, половина – вооруженные винтовками и револьверами. Иные, кому не досталось оружия, сжимали в черных руках кайла.

– Ну? – сверкнув зубами и белками глаз, обернулся матрос к Лопухину. – Так-таки на береговые батареи?

Впору было залюбоваться им. Бесшабашная удаль просто била из матроса ключом, и ее флюиды ощущал каждый. Мраксист, не мраксист – сейчас это не имело значения. Случайная группа мало что соображающих людей получила центр кристаллизации и на глазах превращалась в отряд.

– Сначала корабли, – сказал Лопухин, и матрос превесело хохотнул: ну то-то же, мол.

Чему тут радоваться, над кем торжествовать? Ясно ведь и младенцу, что захватить стоящие у стенки шхуну и баркентину – главное. Задача не единственная, но первейшая. Тем более что причалы с батарей, похоже, не простреливаются.

– Эй, слушай команду! – звучно крикнул Лопухин, опередив на секунду матроса, уже открывшего было рот. – В порт, к пакгаузам… бегом… арш!

Кажется, мраксист сам был не прочь покомандовать, но сдержался, понимая, видно, на чьей стороне больший опыт такого рода дел. Правда, в последний раз граф водил людей в атаку больше пятнадцати лет назад, и те атаки против турок были кавалерийскими…

Но не зря говорят в народе: мастерство не пропьешь. Принцип один и тот же: подчинить людей своей воле и, пока они не успели опомниться, швырнуть их в огонь. Но себя – первого. Без оглядки, без колебаний и с полной верой в успех.

Был момент страха – послушаются ли? Но многоногий топот позади заставил сердце забиться радостнее – получилось! Ну, пошли дела кое-как…

Откуда только силы взялись – даже не задохнулся на бегу. Еропка, сдав Елбону мальчишку с рук на руки, догнал, держался в полушаге позади. «Вы еще не знаете моего барина – так вы его узнаете!» – было написано на его чумазой физиономии.

Пакгаузы – рядом. Трупы на земле – как неопрятные кучи. Залп. Свист пуль. Позади затянул жалобу голос раненого. Укрытие. Рассиживаться некогда. Те несколько пиратов, что палят с пришвартованных судов, самонадеянно полагают, что сумеют отбиться. Если догадаются начать пальбу из пушек, да на картечь, или, еще лучше, обрубить швартовы и отойти от стенки – отобьются.

– Ребята! – крикнул Лопухин. – Слушай меня! По команде одним рывком – вперед! Атакуем оба судна. Кто трусит – прикройте нас. Приготовились… пошли! Ура!

Сырой и холодный ветер с моря, ударивший в лицо, показался горячим.

Бой в поселке продолжался уже час. Горели кабаки, веселые дома и жилища местных обывателей. Ярким пламенем пылали деревянные шахтные постройки. По-видимому, все рабы, кому повезло уцелеть в подземной бойне, успели покинуть шахту. Быть может, из живых остался под землей один лишь Елисей Стаканов, одержимый безумной идеей выйти из-под земли не иначе, как через прорубленную им самим штольню.

Задыхаясь от дыма, с волдырями ожогов на руках и лицах с восставшими сражались не только сильно поредевшие охранники и прервавшие разгул команды двух пиратских судов – дрались и обыватели, защищая свои дома и семьи. В домах, еще не охваченных огнем, на улицах, в узких грязных переулках разворачивались дико-жестокие рукопашные схватки.

Огрызаясь огнем, стараясь не упустить ни одной возможности нанести противнику потери, норманны демонстрировали бесстрашие и редкое боевое умение – восставшие же брали числом и яростью, не давая пощады никому, невзирая на возраст и пол.

С мостика захваченной баркентины Лопухин видел, как вдали, за пределами уже почти захваченного поселка, убегают в горы несколько цветных точек. Наверное, женщины и, вероятнее всего, с детьми. Пусть уходят, меньше греха ляжет на душу. И все же можно понять беспощадность восставших рабов. Разве грудной младенец, которого ты пощадил из христианского милосердия, не вырастет со временем безжалостным убийцей? Иными здесь не вырастают…

Может быть, оттого графа посещали черные мысли, что осталась нерастраченная злость. Слегка кружилась голова, как это бывает при потере крови. Зацепило бок… Удар пули был таков, что в первый момент показалось: готово, убит. Лопухин даже упал, а когда вскочил, увидел, что атакующие обогнали его и вовсю лезут и на сходни, и через фальшборт баркентины. Со шхуной – то же самое. Звучали последние выстрелы, и последние проклятия сменялись хрипами умирающих.