Фатер сидел в кресле-каталке в директорском кабинете в Вевельсбурге. Узнать его было трудно – правая половина лица была изуродована ожогом.

Но здоровый черный глаз смотрел как всегда – внимательно и остро.

На письменном столе перед ним лежал документ, подтверждающий, что господин и госпожа Гольдштейн только что миновали семьдесят седьмой градус северной широты. Портрет женщины был очень нечетким, но лицо мужчины компьютер идентифицировал немедленно: нос с горбинкой, усталые глаза, небольшой подбородок… Дон Тительман.

Фатер за последние недели почти не спал. Все свои силы он отдавал на поиски утраченных сокровищ Фонда. Тяжелые ожоги не мешали ему – хотя врачи и говорили, что нужно воздержаться от работы, он не мог позволить чему-то настолько бренному, как его тело, управлять волей и поступками.

Он не стал просить помощи у западноевропейских полицейских служб. Дать им наводку и назвать имя Дона Тительмана – это повлекло бы за собой ненужные проблемы. Если им, паче чаяния, удастся задержать шведа, выцарапать его у них будет очень и очень сложно. Так Дон Тительман может и ускользнуть. А что еще важнее – будет трудно вернуть крест и звезду.

Поэтому Фатер прибег к помощи военных ведомств, которым Фонд все эти годы оказывал немалую помощь. К тому же у армии были ресурсы, о которых полиция могла только мечтать.

Результат был получен довольно скоро. Радары немецкой внешней разведки регистрировали все направляющиеся на север суда, прошедшие семьдесят седьмой градус северной широты.

Была проведена тщательная проверка списков пассажиров, а в сомнительных случаях пришлось затребовать копии паспортов. И рыба попала в сеть – русский атомный ледокол, называющийся, судя по последним данным, «Ямал».

Третий день на ледоколе начался точно так же, как и два предыдущих. Дон проснулся, снял наглазник и проглотил четыре миллиграмма халдола, запив его полстаканом водки. Водка в комбинации с транквилизатором оказалось волшебным средством против морской болезни. К тому же в состоянии легкого опьянения время шло куда быстрее.

Ему никак не удавалось поспать больше, чем два-три часа подряд, несмотря на изобретательно сконструированные из туалетной бумаги затычки для ушей. Мешала непрерывно сочащаяся отовсюду примитивная музыка, избавиться от которой никак не удавалось. К тому же перегородки были настолько тонкими, что он все время слышал голоса латиноамериканцев из соседней каюты – там разместились какие-то помощники Литтона.

Он отодвинул штору, встал и подошел к иллюминатору. Корабль приближался к границе паковых льдов. Тут и там виднелись сверкающие под лучами прожекторов «Ямала» небольшие айсберги, дрейфующие по черной пустыне океана. Непрерывно шел снег.

Он надел свой бархатный костюм, натянул поверх красную куртку с логотипом и вышел. Коридор был почти не освещен. Несколько пенсионеров, попавшихся ему на пути, больше всего напоминали привидения. Похоже на путешествие в гробу, мрачно подумал он и постучал в дверь к Эве. В эти дни она почти не попадалась ему на глаза, и он недоумевал, чем она занимается. Когда им удавалось поговорить, она выглядела угнетенной. На прямой вопрос, что ее тяготит, Эва сказала, что не хочет об этом говорить.

На носу дул пронизывающий ветер. Дон застегнул куртку до подбородка, но тонкий бархат брюк был явно не в состоянии противостоять заполярной вьюге. Он посмотрел на приближающуюся стену льдов. Дон всегда считал, что лед должен быть прозрачным или в крайнем случае белым, но в свете прожекторов «Ямала» он играл всеми цветами радуги: от темно-фиолетового до ярко-желтого.

«Ямал» медленно двигался вдоль границы льдов – русские, по-видимому, искали расщелину, где можно было бы применить подводные пневмоомывающие пушки, подтопить лед и продолжить путь на север. У релинга стояла пожилая пара, держась за руки. Они неотрывно смотрели на ледяные горы. Дон совершенно окоченел и на онемевших от холода ногах спустился в помещение. Обычно он проводил время в библиотеке, разместившейся в небольшом помещении на третьей палубе. Туда он направился и сейчас.

Дон достал письмо, найденное им в могиле Мальро, и еще раз прочитал несколько фраз по-норвежски. Не за что зацепиться, в который раз подумал он. Кем был Улаф и что он, этот Улаф, имел в виду под Нифльхеймром, так и остается загадкой.

За ланчем он под каким-то предлогом вышел из-за стола, добежал до каюты и принял еще дозу халдола.

Едва он успел запить таблетку водкой, раздался стук. Он пошел к двери – это была Эва. Внезапно корабль вздрогнул, и пол под их ногами заходил ходуном. «Ямал» начал проламывать лед.

Горелку Дон спрятал под койкой. Сейчас он извлек ее оттуда и поставил на стол. Горелка несколько раз свалилась от тряски. Наконец он просто-напросто привязал ее к столу. Эва зажгла горелку. Реакция прошла как обычно. Они убедились, что луч пока не переместился. Дон вынул записную книжку и написал:

4 октября. 12:20

83 градуса 50 минут северной широты

28 градусов 40 минут восточной долготы

У Эвы была с собой бумажка с последними координатами ледокола. Она нанесла на карту линию и с помощью линейки попыталась измерить расстояние до указанной лучом точки.

– Мы слишком далеко отклонились к востоку. Как минимум, пятьдесят морских миль. Почти градус.

Дон проверил ее вычисления и кивнул.

– Ну и что, – сказала Эва. – Меньше ста километров. Сколько времени потеряет на этом ледокол? Несколько часов?

– Ерунда, – сказал Дон. – Надо просто забежать на капитанский мостик и приказать русским изменить курс.

Эва прикрутила вентиль горелки. Пламя погасло.

– Надо подождать, – задумчиво сказала она. – Если луч изменит позицию, нет никакого смысла говорить с Бейли и русскими. До смены позиции луча осталось несколько часов.

– Знаешь, может случиться, что дырка не откроется под самым носом у ледокола. Каким образом ты хочешь их уговорить?

Адвокат неопределенно пожала плечами, накинула куртку и вышла из каюты.

За ужином Дон сидел в привычном уже одиночестве, уныло размешивая ложкой борщ. Он не мог заставить себя есть свекольную похлебку под аккомпанемент скрежета, хруста и непрерывной вибрации стального корпуса гигантского корабля. Пенсионеры, как и молодняк из Фонда защиты живой природы, сидели молча и тоже ничего не ели. В стонах и скрипах корабля им, как и Дону, наверняка чудилась тайная угроза.

Но компания латиноамериканцев во главе с Агусто Литтоном, казалось, не обращала никакого внимания на мрачную симфонию борьбы с вековыми льдами. Они болтали между собой как ни в чем не бывало. Дон узнал Мойану и Риверу, их каюта была рядом. У Мойаны было длинное туловище и следы юношеских угрей на щеках, а у Риверы шея обвита татуировкой в виде неправдоподобно длинного дракона.