Спуск в вестибюль показался ему вечностью. Выйдя из кабины, он наконец связался с Буррони.

– Джеймс, опять Джордан беспокоит.

В голосе детектива послышались отеческие нотки:

– Ничего, сынок, я тебя прощаю. Что у тебя случилось?

– Хотел спросить, как насчет той моей просьбы. Ты что-нибудь выяснил?

– Само собой. Сейчас, погоди.

Джордан услышал в трубке шорох бумаг – как видно, на столе у Буррони царил полнейший бедлам.

– Вот. Чек выписан отделением банка «Чейз Манхэттен», что на углу Бродвея и Спринг. Деньги выданы не с текущего счета, а внесены в банк наличными.

– Ты узнал, кто их внес?

– Некий Джон Ридли Эвендж, но служащий его не запомнил. Филиал громадный, таких чеков они выписывают в день сотни.

– Разве они не обязаны проверять поступающие к ним купюры?

– Обязаны, но сумма относительно небольшая, к тому же на чеке стоит имя получателя. Если б он был выписан на предъявителя, проверка была бы построже.

Ответные слова отозвались тревожным громом в ушах Джордана:

– Ты по-прежнему гений, Джеймс. Но мне надо, чтоб ты стал титаном.

– Так-так?

– Окажи мне две услуги – вполне законные, но неофициальные. Понял меня?

– Как не понять. Пли!

– Сможешь найти двух-трех расторопных девочек для круглосуточной охраны одного человека?

– Для тебя найду хоть десяток. Все мои девочки по тебе сохнут. Кого охранять?

– Триста седьмая палата. Больница Святого Винсента на Седьмой авеню.

– Знаю такую. Когда приступать?

– Вчера.

– Вас понял. Ты сказал – две услуги. Какая вторая?

– У тебя есть друзья среди журналистов?

– А как же. Журналистская братия мне многим обязана.

– Попроси кого-нибудь поместить заметку о стрельбе в тот вечер. Пусть напишет, что случайно пострадавшая во время перестрелки мисс Эл Ге скончалась от полученных ран. Сможешь это устроить?

– Думаю, да. Я тебе сообщу.

Детектив повесил трубку, а Джордан остался стоять в людном вестибюле, размышляя над тем, что ему сказал Джеймс, а больше над тем, чего сам он Джеймсу не сказал.

Он не сказал ему о чеках, найденных в доме у Лизы, точной копии того, по которому Джеймс провел небольшое расследование. Пока не стоит ее в это втягивать. Это означало бы бросить ее на растерзание журналистам. Во всем, что касалось Лизы, Джордан не спрашивал себя, почему поступает так, а не иначе.

Так надо – и все.

Из только что услышанной Лизиной исповеди он сделал для себя два почти бесспорных вывода.

Во-первых, Джулиус Вонг, по всей вероятности, не убивал Джеральда и Шандель Стюарт и не похищал Алистера Кэмпбелла.

А во-вторых, пассажир Лорда, когда стрелял в них, вовсе не промахнулся.

Пуля была предназначена не ему, а именно Лизе.

Морин подъехала на такси к темно-красному навесу, прикрывающему вход в дом восемьдесят на Парк-авеню. Она расплатилась за доставку от вертолетного аэродрома на Ист-Ривер и вышла из машины. Хотела уже войти в подъезд, но вдруг рядом с ней выросла могучая фигура Окто. У Морин до сих пор стояли перед глазами полные ужаса глаза Тельмы Росс, несчастной узницы золотой клетки в «Дубах» и ржавой клетки собственного сознания. Вспоминая подробности печального визита в Саратога-Спрингс, она сразу и не заметила этого великана.

Окто был в том же темном костюме, из-под которого выпирали мышцы культуриста. Он подошел и заговорил очень тихим, мягким голосом, с иностранным акцентом, который Морин затруднилась определить. Вот ведь какой каприз природы: они со своим боссом Сесаром Вонгом словно бы поменялись голосами.

– Мисс Мартини, прошу прощения. Мистер Вонг хотел бы с вами побеседовать. – Он жестом указал ей на темный лимузин у них за спиной. Дверца лимузина была открыта. – Прошу вас.

Не сказав ни слова, Морин последовала за Окто к лимузину. По идее, надо было отказаться, но любопытство взяло верх: что, интересно, скажет ей этот бизнесмен сомнительного толка.

Она скользнула на сиденье из светлой кожи, рядом с Сесаром Вонгом. Окто захлопнул дверцу и сел за руль. Вонг вновь предстал ей в идеально пошитом костюме и с улыбкой, будто взрезанной ножом, на восковом лице.

– Добрый вечер, мисс Мартини. Я вам крайне признателен за то, что вы согласились со мной побеседовать, хотя и не испытываете ко мне особой симпатии.

Он поднял руку, как бы предупреждая реакцию Морин, какова бы она ни была.

– Не трудитесь отвечать, я прекрасно знаю, как окружающие ко мне относятся. Я с юности добивался того, чтобы люди не столько любили меня, сколько боялись. Возможно, в этом моя главная ошибка. Особенно когда дело касается Джулиуса.

Эти слова не требовали комментария, и Морин промолчала, решив дать ему высказаться до конца.

– Простите за банальность, мисс, но когда у вас будут свои дети, жизненные горизонты изменятся независимо от вашего желания.

Фраза опять повисла в воздухе. Голос Сесара Вонга звучал довольно бесстрастно, а глаза сверлили невидимую точку где-то впереди. Лимузин тем временем отделился от бровки тротуара, влившись в вечерний поток огней и теней. Вероятно, Вонг приказал Окто сделать небольшой круг, пока они беседуют.

Он повернулся к Морин, и внезапно его голос как бы надломился. «Все-таки ничто человеческое ему не чуждо», – отметила про себя Морин.

– Мой сын невиновен.

– Разве не все родители так говорят? – невинным голоском спросила Морин.

Вонг усмехнулся.

– Не поймите меня превратно, мисс Мартини. В жизни я совершил много неблаговидных поступков, но льщу себя надеждой, что глупость никогда не была моим недостатком. Джулиус – мой сын, но это не значит, что я не вижу, кого произвел на свет. – Он вытащил из кармана пиджака белоснежный платок и вытер уголки губ. – Мне известно, что он болен. У него тяжелое психическое расстройство, которое принесло нам немало бед. Несколько раз мне буквально чудом удалось спасти его от тюрьмы, но мне казалось, он не способен на убийство. Так или иначе, я все время держал его под присмотром, для того и нанял мистера Окто. – Вонг небрежным кивком указал на водителя. – Ему поручено следить за Джулиусом издали, чтоб чего не натворил. В те дни, когда были совершены убийства, Джулиус был дома. Он не знал, что за ним ведется наблюдение, но даже если бы знал, от Окто один раз не сбежишь, не то что три.

– Отчего же он не выступит свидетелем на суде?

На лице ее собеседника появилось выражение терпеливой усталости, когда человек вынужден по нескольку раз объяснять неразумному ребенку очевидные вещи.