набор граффити-стаффа! Изумленно смотрю на маму. Это что, шутка? Но мама, будто услышав мои мысли, кивает на конверт:

— Это не все.

Я вскрываю конверт и достаю… абонемент в граффити-школу! Не могу описать словами свой восторг. И… мама тоже светится. Она приняла меня и мои увлечения. Значит ли это, что она отпустила прошлое? Или же еще не до конца?

В граффити-школе мы пишем картины на огромных холстах. Два раза в год картины будут выставляться в галерее, куда могут прийти все желающие и купить понравившуюся. А еще мы иногда расписываем стены в городе — уже легально, по договоренности школы с владельцами объектов. На занятиях я узнаю все больше об уличном искусстве. Изучаю разные направления. Понимаю, как же здорово работать под контролем преподавателей и как же быстро с помощью них я прогрессирую.

Я решаю, что пора определиться с выбором университета, посвящаю этому много времени. Я в растерянности. Мама больше ни на чем не настаивает и даже не дает советов, наблюдает издалека — что же я решу? В итоге я сначала определяюсь с направлением — дизайн. Отбираю вузы, где есть соответствующие факультеты. Оставляю несколько, тщательно изучаю, какие предметы мне нужно будет сдавать при поступлении — в новом учебном году уделю им больше времени. Также смотрю, какие предстоят творческие задания. Часто это рисунок, от руки или на планшете. Мама покупает мне графический планшет, и я осваиваю новую технику.

С ней мы теперь всегда идем навстречу друг другу, где-то уступаем. И оказывается, что семейная идиллия строится на таких вот взаимных уступках, а вовсе не на тщательном соблюдении строгих правил (как раньше считала мама) и не на невмешательстве в жизнь друг друга (как считал я).

И кажется, что теперь все идет хорошо и даже идеально, но не совсем.

Все дело в Дане. Не проходит ни дня, чтобы я не вспоминал его. Думаю, мама тоже его вспоминает, просто молчит. Я скучаю по нему — и сам себе удивляюсь.

Вспоминаю нашу ночевку на острове. Как я протянул ему наушник и включил музыку.

— Я не люблю музыку, — заупрямился он.

— Да ладно! Никогда не встречал человека, который не любит музыку! Как ты дожил вообще до своих лет без музыки?

— Прекрасно.

— Ну а что ты делаешь, когда идешь по улице? Когда тебе грустно или плохо? Или когда занимаешься каким-то хобби? Музыка — она же как лучший друг, с ней ты не одинок, ты в классной компании.

— Значит, я прекрасно себя чувствую в одиночестве.

— Да на, послушай!

Я попытался вставить ему в ухо наушник, но, кажется, попал в нос. Даня сдался. Заиграло «В жизни так бывает…».

— Это «Многоточие», — объяснил я.

— Не знаю таких.

— Да я уже понял, что ты пещерный человек. Вообще на этом диске у меня много групп. Жаль, рюкзак мусорам оставил… Там у меня куча дисков.

Мы дослушали песню до конца.

— Ну как тебе? — спросил я.

— Не знаю. Грустная. У тебя все такие?

— Нет. Но «Многоточие» действительно включаю, когда мне грустно.

— Зачем слушать грустное, когда и так грустно?

— Ну, Дань, ты же в математике шаришь, должен знать, что минус на минус дает плюс! Когда грустно — включаю «Многоточие», когда весело — Gorillaz. Когда злюсь — слушаю «Касту», а когда творю — Эминема. Ну что, еще одну? Только я не знаю, что там будет. Этот диск — сборная солянка.

— Давай.

Заиграла «Невеста» Глюкозы.

— Я буду вместо, вместо, вместо нее… — К моему удивлению, Даня стал подпевать.

— Твоя невеста, честно, честное «ё»! — подхватил я.

У нас получился отличный дуэт. Мы допели песню, я нажал на паузу, и мы засмеялись.

— Вот и вычислили, что ты слушаешь музыку! — подколол я.

— Нет! Просто эта песня отовсюду играет, вот и запомнил слова. Но она мне нравится, — признался Даня.

Мы тогда разговаривали как друзья. Если бы не было так холодно, можно было бы представить, что мы пошли в поход и заночевали в лесу.

Я вспоминаю «Вагон Вилс», дележку завтраков и наши школьные пакости друг другу… Как я засунул в трубку жвачку, как он подсунул мне ручку с невидимыми чернилами… Как на острове мы обзывали друг друга придурками в степени гугол и гуголплекс, а потом играли в такси… Как я нес его домой. Как мы соперничали за мою маму и пытались обставить друг друга в хороших манерах. Ради этого я даже прочитал учебник по этикету и научился правильно складывать эту чертову салфетку! Да, Данил мог быть ужасно бесючим. А этот его угрюмый вид? А «радио Хмурь»? А подхалимство? А ябедничество? Ну просто несносный младший брат, который все время выводит из себя, но которого тем не менее продолжаешь любить.

В голове всплывают его слова из письма:

Как бы я действительно хотел быть частью вашей семьи, Яр.

Мечтаю об этом до дрожи, до безумия. Хотел бы драться с тобой за последний сырок в холодильнике, и чтобы мы делили на двоих мамины пендели.

А ведь я тоже этого хотел бы. И… кажется, уже давно, просто понял я это только сейчас. Оказывается, я успел сильно к нему привязаться…

С самого начала в школе я наблюдал за Хмурем не просто потому, что он любопытный экспонат. При других обстоятельствах — если бы Хмурь не был таким противным и не лез в мою семью — я бы понял это раньше. И подружился бы с ним.

Я захожу в кухню. Там мама, сидя на стуле, раскатывает тесто для вареников.

— Если вдруг есть желание, можешь помочь мне убрать из вишни косточки! — Мама кивает на контейнер с ягодами.

С готовкой я так и не подружился, да не особо и хотел. Превращение продуктов в еду больше для меня не магия, что-то я умею, но все дается через силу.

— Желания нет, но помочь могу, — честно признаюсь я.

Я беру машинку для удаления косточек, заправляю вишней, жму на поршень. И так снова и снова. Занятие скучное, я зеваю.

— Весь уже обзевался, — улыбается мама. — Ладно, иди, я сама закончу.

— Да нет, я помогу, — напускаю на себя бодрый вид.

— А Даньке нравилось это занятие, — вздыхает мама с грустью.

Я смотрю на нее. И наконец решаюсь тихо спросить:

— Ты тоже думаешь о нем, да?

Она поджимает губы, кивает. Словно в горле застрял ком, и она не может сказать ни слова. Она все-таки делает над собой усилие и признается:

— Часто думаю. Как он