Заговор воплощается в жизнь. Царь Николай не может сопротивляться месмерическому влиянию Распутина. Россия объявляет войну Британии. Три следующих ужасных года во всем мире бушует война. Паровые машины британских технологистов сражаются с флорой и фауной, выращенной германскими евгениками. Целое поколение людей уничтожено. Европа сражается до тех пор, пока не превращается в гигантское кровавое болото. Британия шатается, но сражается; когда в войну вступают Американские Штаты Британии,[145]Германия впервые отступает и терпит поражение. Русские войска появляются как раз вовремя — война получает новый толчок. Следующие два года война бурлит по всей разрушенной Европе; наконец, крупнейшая империя мира сдается и рушится. Война заканчивается. Добыча делится.

И тут следует предательство. Царь Николай и его семья схвачены и расстреляны. Император Бисмарк гильотинирован, его семья и сторонники казнены. Канцлер Ницше узурпирует власть и получает лечение, продлевающее его жизнь. Начинается почти столетнее царство ужаса, из-за которого он получает прозвище «Диктатор-дьявол». Британия, лежащая на смертном одре, в последний раз пытается отомстить. За два дня до коронации Распутина окружают трое дворцовых слуг: все они британские агенты. Они вытаскивают револьверы и в упор его расстреливают.[146]Все три револьвера заклинивает. Распутин давно опасается покушения и постоянно испускает медиумическую энергию: она расслабляет пружины всех пусковых механизмов, поэтому ни один револьвер, попадающий в это поле, не может выстрелить. Он смеется в лицо своим горе-убийцам и одним небрежным жестом поджаривает мозги у них в черепах. На следующий день его отравляют цианистым калием. Сообразив, что его опять пытаются убить, Распутин замедляет обмен веществ в своем организме и начинает выдавливать яд сквозь поры.[147]Четверо убийц загоняют его в угол, бьют топором, заставляя подчиниться, связывают по рукам и ногам, заворачивают в ковер, несут к покрытой льдом Неве и бросают в полынью. Несмотря на ужасные раны, именно вода — как он всегда и предвидел — убивает его.

Распутин умирает, пребывая в уверенности, что ему отомстили британцы. Но он ошибается: его убийцы немцы. Ницше, самый могущественный человек в мире 1916 года, считает, что пришло время избавиться от «Безумного монаха»: без него Россия не представляет никакой угрозы для великой Германии. Она остается в одиночестве, без союзников, никем не управляемая, охваченная нищетой. Миллионы русских убиты на войне, работать некому, хозяйство разрушено, от голода умирает каждый десятый. Суровая зима довершает дело. Россия умирает, медленно и мучительно.

В черепе у Бёртона снова раздалось шипение. Он вздохнул, по всему его телу пробежала дрожь, и сознание вернулось.

«Вот! — повторила женщина. — Вот почему я делаю это! Я видела, как умерла матушка-Россия, и я этого не допущу! Нет, нет и нет! Я изменю историю! Я добьюсь, чтобы Британия не смогла противостоять Германии! Мировая война продлится месяцы, а не годы. Я заставлю ваших рабочих поставить эту страну на колени. Эта ужасная война всё равно начнется: ничто не в силах ее остановить — и тогда Германия сотрет ослабевшую омерзительную империю с лица земли без помощи России. За это время Распутин сделает мою родину сильной и могущественной: война закончится, Германия ослабеет, и он нанесет удар! Больше не будет ни Британии, ни Германии — одна великая Российская империя!»

«Вы сошли с ума!»

«Нет! Я пророчица. Я спасительница своей страны. Я — защитница Распутина, смерти Британии и уничтожения Германии. Я Елена Петровна Блаватская[148]— и я изменяю Историю!» — Она еще дальше проникла в мозг Бёртона. Беззвучный крик вылетел у него изо рта. Он чувствовал себя так, словно под его черепом ползают черви. — «Дарлинг, — воскликнула она, — ты убил Бэббиджа! Но что это? Еще большая вина? Ну-ну, господин Бёртон, у тебя такой блестящий ум… но в нем столько страхов, неуверенности и столько сожалений! Нет, тебя мало просто убить: я знаю то, чего ты боишься больше. Решено! Вот это и будет твоим наказанием: твоя собственная слабость сведет тебя с ума!»

Ее месмерическое воздействие усилилось. Она с легкостью разрушила ослабленную оборону Бёртона и подавила его способность мыслить независимо. Отворилась щель: физическое тело королевского агента начало расходиться с его астральным телом, разделился и его рассудок. Под новым углом зрения Бёртон заметил, что смотрит на самого себя снаружи.

Разум в его физических глазах угас. Он стал призраком. И, тем не менее, он всё же обрел слабую возможность спастись.

«Неодолимое препятствие для быстрого перемещения в Африке — отсутствие носильщиков.

А поскольку экспедиция под моим командованием должна была двигаться как можно быстрее, то долг мой состоял в том, чтобы по возможности уменьшить эту трудность.

Очевидное решение — винтостулья».

Генри Мортон Стэнли

Алджернон Суинберн не смог ничего узнать ни у кого. Сначала он пил с Чарльзом Дойлом в «Лягушке и Белке», потом — в «Старом чеширском сыре» и, по мнению Спенсера, сделал еще один шаг к хроническому алкоголизму. Философ надеялся, что жалкое состояние Дойла чему-нибудь научит юного поэта. «Развратник» почти не сопротивлялся, когда они с Бёртоном накинулись на него. Когда же они сказали ему, что спиритический сеанс откладывается (разумеется, это было враньем), и пригласили пропустить с ними стаканчик на Монтегю-плейс, он с облегчением схватил их за руки и крикнул: «Веди нас, Макдуф!»[149]