– А теперь иди к выходу и жди меня там, – приказала она Резчику, и тот поспешно удалился.

Теперь надо было сосредоточиться. Настала пора преподать младенцу первый урок. Гейра щёлкнула пальцами, и на её обнажённое тело упала короткая белая туника. Теперь она – нимфа, и надо самой в это поверить, иначе все великие замыслы могут потерпеть крах уже сейчас, когда толком ещё не сделан даже первый шаг. Она присела на корточки возле хрустального яйца, положила ладони на сверкающие грани и закрыла глаза. Пусть разум молчит, пусть исчезнут мысли и желания, пусть отступит неутолимая жажда, пусть душа стекает по кончикам ногтей, сливаясь с блеском сверкающих граней… Невидимые пальцы перебирали невидимые струны, прозрачные неторопливые струи стекали с мраморных уступов, взлетающих к стенам дворца, сотканным из каменных кружев; едва слышный серебряный смех доносился неведомо откуда и затихал, сливаясь с шелестом листвы и запахом цветов. Младенец спал, и это было кстати. Спящий легче впитывает слова и видения. Итак, прелестное дитя, я расскажу тебе сказку. У великого воина, перед которым трепетали многие народы, и прекрасной владычицы дивной страны, где исполняются любые желания, родился малыш… Ах, ты не знаешь, кто такие воины и что значит «трепетать»? Это не важно, малыш. Нет нужды понимать всё сразу… Поняв часть, когда-нибудь поймёшь всё, даже больше, чем всё. Так вот – родился малыш, который не знал, кто такие воины и что значит «трепетать». Зато он умел слушать сказки, но не о прошлом, которое всё равно уже прошло, а о будущем, его собственном будущем, где он сам стал великим воином, наводящим ужас… Да, ужас – это то же самое, что и трепет, только сильнее, гораздо сильнее…

Товары, ввозимые в Корс сушей, освобождаются от выплаты доли, причитающейся Чертогу морской девы Хлои. Но если кто-либо из Собирателей Пены, выгрузив добычу на пустынном побережье, доставит её в крепость на повозках и будет в этом уличён, его надлежит самого принести в жертву морской деве, а добыча делится поровну между Чертогом и Центровой Хазой.

Закон Корса

– Что? – Хач, лежавший в просторной бронзовой ванне, выложенной изнутри пластинами из моржовой кости, даже не взглянул на вошедшего. Две молоденьких шалавы натирали ему спину мочалками, сплетёнными из стеблей встань-травы и беспечальника, а третья уже стояла одной ногой в воде, окутанная клубами душистого пара.

Иххай понял, что явился не совсем вовремя, но отступать было уже поздно. Он переминался с ноги на ногу и мучительно соображал, с чего бы начать, чтобы господин сразу же проникся важностью принесённой вести, и его гнев не обратился против смиренного слуги, помышляющего только о…

– Язык проглотил? – поинтересовался Хач, переворачиваясь на спину.

– Я того… Почтенный Хач, – торопливо промямлил Иххай. – Это… Кунтыш пропал.

– Ну и хрен с ним. – Хач ухватился за ляжку красотки, которая собиралась к нему присоединиться. – Да и врёшь ты всё. Чтобы этот пройдоха пропал…

– А жрецы выставили меня из Чертога. Чуть не прирезали, – пожаловался Иххай, глядя в мозаичный пол. – Говорят, если Око не верну, попросят морскую деву смешать Корс с Великими Водами. Будут, говорят, акулы по улицам зубами щёлкать.

– А ты им не сказал…

– Всё сказал, мой господин. Всё! И то, что перед истинным хозяином Ока морская дева – тьфу! Что все законники – горой за Хача. И что не видать Хлое приношений, пока мне не вручат трезубец верховного жреца – всё сказал, но парни не врубаются. – Теперь Иххай говорил уже уверенней и спокойней. – Может, и Кунтыша они же заколбасили…

– Пусть все законники ждут меня в порту. – Хач уже вылез из ванны и завернулся в длинное махровое полотенце. – Пусть приготовят «Борзую Кобылу», и на вёслах чтоб братва сидела – никаких рабов. Вот ведь – шагу шагнуть без меня не могут, – обратился он к девице, помогавшей ему обтереться, но та только тупо лыбилась в ответ, обнажая крупные белые зубы.

– Все здесь? – спросил Иххай у Тесака, отхлебнув из фляги, которую наполнил ещё в погребе таверны Хача.

– Шкилета нету. – Тесак сплюнул сквозь зубы и протянул руку к фляге.

– Хач сказал, чтобы все были. – Жрец торопливо спрятал в складки одежды ёмкость с драгоценной влагой и отвернулся.

Две дюжины законников уже полвахты торчали на пирсе, возле которого качалась на волнах «Борзая Кобыла», а Хач так до сих пор и не изволил явиться. На противоположной стороне залива наблюдалась какая-то суета. Ворота Чертога то открывались, то закрывались, на башне погас огонь маяка, а недавно восстановленная статуя морской девы была по пояс окутана дымом жертвенного костра.

– Шестёрки по всем малинам прошлись, дома у него были, – попытался оправдаться Тесак. – А почему ты у меня-то всё выспрашиваешь. Я что – главный, да?

Иххай не успел ответить – подкатила повозка, запряжённая парой чёрных кобыл, и с неё на пирс, мощённый дубовыми досками, ступил Хач, почему-то одетый в рубище из мешковины. Оружия, даже кинжала, при нём не было, только сума наподобие нищенской оттягивала плечо.

– Все пришли? – спросил Хач у жреца, не останавливаясь.

– Шкилет пропал, остальные на месте, – торопливо доложил Иххай, но бывший скромный кабатчик уже ступил на трап, и ещё недавно всемогущие законники один за другим последовали за ним.

Как только Пухлый, шедший последним, оказался на борту, братки затащили на судно трап и налегли на вёсла.

– Не нравится мне что-то… – заявил Иххай, глядя на возню у подножия морской девы. – Как бы не подгадили они нам.

– В штаны наделал? – поинтересовался Хач, отечески похлопав жреца по плечу.

– Не хотите – не верьте, мой господин, а с морской девой шутки плохи, особенно если плывёшь.

– Так, значит, ты не уверовал в меня, лицемерная скотина… – Хач перешёл на шёпот, который почему-то не тонул в шуме волн, скрипе вёсел и весёлой перебранке братвы. – Ты, значит, сомневаешься в моём могуществе. Ты…

– О-ёй! – вырвалось вдруг у одного из гребцов правого борта, и его соседи, побросав вёсла, вскочили со скамеек. Они все смотрели куда-то вдаль и медленно пятились от борта, а потом один за другим попадали на колени лицом туда, где возвышалась каменная Хлоя.

Законники начали носиться по палубе, лупя перепуганных гребцов ножнами и носками сапог, отчего корабль начал раскачиваться.

Только теперь до Кабатчика дошло, в чём дело. Со стороны Великих Вод в залив вошла волна, перегородившая его от берега до берега. Чем ближе она становилась, тем выше поднимался пенный гребень. Рокот её нарастал, переходя в гвалт, и всё это происходило при почти полном безветрии.

– Хач! Эй, кабатчик! Делай чего-нибудь! – завопил обезумевший от ужаса жрец и тут же полетел кубарем по палубе от удара случившегося рядом Пухлого, которого возмутило непочтительное отношение к первому законнику. Раз уж под кем-то ходишь, значит, и другие к пахану должны уважение иметь…