Пять сверкающих ярких лучей немного постояли прямо, создавая невероятную по насыщенности цвета палитру. Так могла бы выглядеть разобранная на линейки радуга…

Мгновение, и лучи колыхнулись, словно лениво и нехотя сломались… Тут же потянулись друг к другу, сплелись в массивный пухлый канат, расходясь на верхнем конце невероятной красоты цветком.

Канат плавно колыхался, звонкие радостные цвета выплескивались на выцветший небесный холст яркими праздничными пятнами, перетекавшими одно в другое. Невозможное, невероятное по скорости и красоте цветосмешение заполнило большую часть неба и само стало этим небом.

Рощин онемел от изумления и восторга. Северное сияние? Летом? При солнечном свете? Этого не может быть.

Но это было.

Небо горело, сияло, переливалось…

Вдруг раскачивающийся радужный канат сломался ровно посередине. Верхний конец, плавно опустившись вниз, стал медленно закручиваться по часовой стрелке, а нижний одновременно образовал равновеликую дугу против хода часов. Еще несколько мгновений, и прямо на сопке, ровно посередине подпираемая ее острой вершиной, улеглась огромная светящаяся восьмерка…

* * *

Макс, уже не чувствуя тела, ясно осознавал, что из всех органов осязания, отпущенных природой, живыми остались только глаза. И в них напоследок цвели и дробились все мыслимые и немыслимые оттенки цветов. Барт снова попытался разлепить ресницы, сам уже не веря, что это получится. Но, видимо, желание увидеть самое прекрасное, что было на Земле, — солнечный свет, — было настолько сильным, что веки приоткрылись, впуская в самую глубину мозга последнюю земную радугу.

Она цвела прямо перед ним, на том единственно достижимом взору лоскуте неба над сопкой. Прекрасная, манящая, недостижимая. И в глаза Макса по-прежнему упирался яркий зеленый луч.

— Спасибо, — неизвестно кому прошептал Барт. — Спасибо, что в последние минуты мне дано увидеть это чудо.

Радуга ответила ему приветственным миганием и выпустила из себя несколько разноцветных лучей. Фиолетовый уперся Барту в висок, щекотно буравя голову насквозь. Оранжевый горячим пятном растекся по лбу, густо-малиновый скользнул куда-то под воду, Максу показалось — в область сердца. А веселый лимонно-желтый, как шаловливый солнечный зайчик, стал тыкаться в озеро, вызывая заполошное суетливое сияние, которым вдруг расцвела вода вокруг.

Мысленно улыбнувшись, Барт прикрыл глаза, собираясь умереть спокойно и легко, окруженный праздничными всполохами радужного многоцветья.

Некую несообразность своего состояния он уловил уже почти угасающим сознанием: неожиданно резкая боль в ногах заставила его дернуться. Следом заломило руки. Обе сразу. Боль в конечностях была такой сильной, что Макс непроизвольно застонал. И вдруг понял: тело его слушается! Совершенно бесчувственное еще минуту назад, окоченевшее и недвижное, оно покорно отзывалось на приказы мозга.

Барт задрожал от неожиданно пронизавшего его возбуждения, широко раскрыл глаза. Радуга на сопке по-прежнему тянула к нему свои пальцы-лучи, но сама она стала совершенно иной. Цветные беспорядочные сплетения сложились в гармоничную правильную фигуру, которая с идеальной точностью повторяла известный каждому смертному символ — знак бесконечности…

И тут же охватило, накрыло, захлестнуло невероятное, всепоглощающее, непобедимое желание: жить!

Жить!

* * *

Третьим, кто наблюдал волшебные превращения предутреннего неба, была Ольга Славина.

Обнаружив, что безумный старик мертв, девушка выскочила из ужасной пещеры и понеслась по темному овалу подземелья между каменных колонн. Она не знала, куда бежит, просто пыталась оказаться как можно дальше от старика, свастики, смерти. Перед глазами стоял синюшный висок с прозрачным осколком, вогнанным по самое основание. Откуда там взялось стекло, и почему оно вонзилось в голову врага, Славина не представляла.

Она мчалась в темноте, спотыкаясь о неровности каменного пола и стукаясь об углы. На груди колотилось, царапаясь, что-то легкое, колючее. Это колючее то и дело взметывалось к самому лицу, больно тычась то в шею, то в щеки. Не останавливаясь, девушка попыталась сбросить с себя это, мешающее. Оно оказалось перекинутым через шею на прочной тесьме.

Камера!

Только тут до Ольги дошло: старик, ослепнув от обжегших глаза духов, дернулся и, спуская курок, попал в камеру. Это она разлетелась на осколки! И один из них — судя по толщине, от объектива — вонзился в висок безумца…

Выходит, навороченная японская техника спасла ей жизнь? И, получается, все ее съемки — погибли?

Ольга даже приостановилась от огорчения, но тут же вспомнила, что последний раз кассету она меняла уже после того, как их замуровали в пещере. А две отснятые, они — где?

Девушка похлопала себя по груди и с радостью обнаружила, что во внутреннем кармане пластмассово цокнули, целые и невредимые, брусочки портативных видеокассет.

Эта минутная заминка и помогла Ольге углядеть размытое пятно света сбоку между колонн. Она метнулась туда, ноги сами вынесли ее на вершину скалы через неведомый узкий лаз, и вскоре Славина оказалась вот здесь, на покатой верхушке огромного круглого камня.

* * *

Это знак, — самодовольно подумал Рощин, улыбаясь пульсирующей восьмерке. Великий и мощный знак того, что наш путь — единственно правильный. Одобрение Космоса!

Восьмерка вновь поменяла очертания, стекаясь к центру, и превратилась в огромный мерцающий шар. Из шара вышел луч и стремительно стал опускаться вниз, к озеру. Луч набирал силу и креп, шар же, напротив, съеживался и уменьшался, пока весь, без остатка, не втянулся в эту сверкающую трубу, уходящую в воду.

Рощину очень хотелось увидеть, куда именно спешил скрыться этот невероятно красивый сгусток вселенской энергии. Он перебрался на соседнюю скалу, козырьком нависающую над озером.

Разноцветный световой столб воткнулся в зеркальную гладь воды и теперь погружался в нее глубже и глубже, становясь все короче и прозрачнее. Вот и все. От космического таинства ничего не осталось, только вода…

Или?

Рощин не поверил своим глазам: там, где ушло в озерные глубины величественное сияние, прямо на поверхности воды лежал Барт! И, судя по вполне осознанному шевелению тела, был совершенно жив!

Галлюцинация? — Рощин протер глаза.

Оглушенный, сброшенный со скалы в глубины ледяного озера, Барт не мог выжить! Не мог! Даже если удар камня не проломил насмерть его дубовую голову, всего за десять минут пребывания в этом озере он должен был замерзнуть! Температура воды здесь никогда не превышала двух градусов. А он пробыл в воде не менее получаса!

Барт снова зашевелился, словно пытаясь плыть.

— Черт! — выругался Рощин, извлекая из глубокого кармана куртки тяжелый пистолет и тщательно прицеливаясь.