Мужчины с восторгом аплодировали, когда Илейн заиграла старую валлийскую песню, которой ее научила бабушка Гвин. Некоторые из них сразу же начали подпевать, другие подхватили девушек и пустились в пляс, и вскоре перед Илейн на пианино стоял первый бокал виски.

— Я ведь не пью виски, — сказала она, когда мадам Кларисс указала ей на него и одновременно на мужчину, который угостил ее выпивкой. Неуклюжий англичанин откуда-то из-под Ливерпуля.

— Ты хоть попробуй для начала! — подмигнув, посоветовала ей мадам Кларисс.

Когда Илейн сделала робкий глоток, она поняла, что это обычный чай, но холодный.

— Никто из девушек здесь не пьет, иначе они были бы уже готовы к десяти часам, — сказала мадам. — Но от каждого бокала, который покупают тебе господа, половина твоя!

Это показалось Илейн хорошей сделкой. Она отпила свой «виски» и улыбнулась мужчине, заказавшему его. Тот подошел к пианино и попытался договориться с ней на встречу попозже. Однако отнесся с пониманием, когда Илейн отказалась. Вскоре после этого он исчез вместе с Шарлен.

— Ты оживляешь процесс! — с уважением произнесла мадам Кларисс, когда принесла Илейн третий напиток. — С учетом того, что сегодня вторник, оборот неплохой. По четвергам и пятницам у нас отлив, у ребят не остается денег. В субботу они получают зарплату, тогда у нас настоящий бум, а в воскресенье шахты закрыты. И каждый пьет, пытаясь заставить мир казаться лучше, чем он есть на самом деле.

Постепенно в ходе вечера работа начала нравиться Илейн. У нее еще никогда не было такой благодарной публики, как эти горняки, и к ней действительно никто не приставал слишком сильно.

Вместо этого к ней, похоже, относились с уважением; мужчины не обращались к ней просто по имени, как к другим девушкам, послушно говорили «мисс Лейни», когда просили сыграть какую-то определенную песню или спрашивали ее, можно ли заказать ей еще один напиток.

Наконец она, в высшей степени довольная, закрыла пианино, в то время как Шарлен и остальные прощались с последними мужчинами. До закрытия было еще далеко, но первый спуск в шахту начинался уже в четыре часа утра, а работа под землей была не слишком-то безопасной. И никто не хотел рисковать похмельем.

— Подожди, вот будут выходные — и водка польется рекой! — заявила Шарлен.

На следующий день Илейн отправилась забирать Баньши. Владелец конюшни отпускал ей комплименты по поводу ее игры на пианино. Он ненадолго заглянул в паб и слышал, как она играет. И теперь даже не захотел брать денег за то, что Баньши переночевала в его конюшне.

— Нет, оставьте себе. Но за это сыграете для меня три песни! И не смейтесь надо мной, если я опять начну подвывать, когда будете играть «Wild Mountain Thyme».

Портной тоже слышал о новой работе Илейн и с готовностью стал снимать мерки.

— Не слишком открытое? Но тогда будет меньше чаевых, мисс, вы должны это понимать! — поддразнил он ее. — И пару кружев нужно непременно нашить. Вы ведь не хотите выглядеть монашкой.

От последнего Илейн не отказалась бы, когда чуть позже встретила на улице мисс Тэннер. Матрона смерила ее взглядом с головы до ног и прошла мимо, не удостоив ни словом. В некотором смысле Илейн могла ее понять; она сама чувствовала себя неловко в одежде Энни. Днем на улице ее платье казалось гораздо более вызывающим, чем вечером в пабе, где остальные девушки были одеты почти так же. Но собственные ее вещи еще не высохли: в комнате было сыро, а на улице снова шел дождь. Судя по всему, ей срочно понадобится несколько новых платьев. Три доллара в неделю — это немного, но побочный заработок от «виски» приносил почти столько же.

Вечером в субботу было действительно нелегко. Паб был полон; судя по всему, сюда пришли почти все дельцы и работники города.

— Еще больше, чем обычно! — радовалась мадам Кларисс. — Даже эти грубияны, оказывается, предпочитают музыку, а не собачьи бои.

Илейн узнала, что второй паб, имевшийся в городе, в качестве развлечения предлагал горнякам делать ставки на собачьих боях. Каждые выходные во дворе паба организовывались собачьи и петушиные бои, при одной мысли о которых у Илейн подступила к горлу тошнота. Хоть у мадам Кларисс тоже ошивались несколько букмекеров, здесь ставили скорее на лошадиные скачки и собачьи бега в далеком Данидине, Веллингтоне или даже в Англии.

По субботам мужчины пили, пели и плясали до закрытия, если не валились под стол раньше. Теперь к Илейн подходили с недвусмысленными предложениями гораздо чаще, но она энергично отказывалась, и мужчины принимали ее отказ без дальнейших разговоров. Чему девушка была обязана этим — то ли строгому взгляду мадам Кларисс, то ли собственному выражению лица, колеблющемуся между паникой и убийственной яростью, — она не знала.

Зато пирующие вскоре начали относиться к девушке за пианино почти так же, как если бы она была исповедником. Всякий раз, когда Илейн делала перерыв, рядом с ней оказывался молодой человек, которому непременно хотелось поведать ей трагическую историю своей жизни. Чем дольше длилось гуляние, тем откровеннее становились признания, и Илейн разрывалась между презрением и сочувствием, когда тщедушный Чарли из Блэкпула, всхлипывая, рассказывал ей о том, что он не хочет бить свою жену, что это происходит само, а Джимми из Уэльса, огромный, как медведь, запинаясь, признавался, что на самом деле он боится темноты и каждый день умирает в шахте тысячу раз.

— А этот шум, мисс Лейни, этот шум… видите ли, шахты отражают звук… Каждый удар кирки слышится дюжину раз. Иногда мне кажется, что у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки. Сыграйте еще раз «Sally Gardens», мисс Лейни, я хочу запомнить ее как следует, может быть, услышу ее, когда буду внизу.

К концу вечера у Илейн тоже раскалывалась голова, и, когда все мужчины наконец ушли, она вместе с мадам Кларисс и остальными девушками выпила настоящего виски.

— Но только по одной, девочки, я не хочу, чтобы завтра в церкви от вас несло водкой!

Илейн едва не расхохоталась, но мадам Кларисс действительно водила своих овечек к воскресной мессе. Шлюхи топали за ней, повесив головы, как цыплята за наседкой. Преподобному отцу, священнику методистской церкви, похоже, это не совсем нравилось, но он не мог отказать в посещении церкви кающимся грешницам. Зато Илейн была очень рада тому, что может надеть свое закрытое платье для верховой езды, — и в нем даже осмелилась посмотреть в глаза миссис Тэннер.

В течение последующих недель она успокоилась, привыкнув к своему положению, и вынуждена была признать правоту Шарлен: здесь не самая плохая жизнь, а Греймут — не самый плохой город. Поскольку Илейн работала только по вечерам, а в маленькой комнате не было места для какой-либо домашней работы, днем у нее высвобождалось время для того, чтобы оседлать Баньши и осмотреть окрестности.

Она скакала по горам и папоротниковым лесам, любовалась разрастающейся от каждодневных ливней пышной зеленью вдоль Грей-ривер и пейзажами, похожими на тропические. Море восхищало ее, а когда однажды во время прогулки Илейн увидела колонию тюленей, то пришла в неописуемый восторг. Даже подумать страшно о том, что жители прибрежных поселений всего несколько десятилетий тому назад безжалостно уничтожали этих животных и продавали их шкуры! Теперь в окрестностях Уэстпорта и Греймута больше сосредоточились на промышленности и добыче угля; здесь уже даже была железная дорога, за которой с тоской наблюдала Илейн. Центральная линия соединяла Западное побережье с Крайстчерчем. Всего несколько часов — и она оказалась бы рядом с бабушкой Гвин.