Ты жрец? – догадался египтянин.

– Я еще молодой жрец, и многое пока скрыто для меня из того, что делают наши кудесники.

– Они умеют делать и это? – египтянин с чувством удивления, смешанного с профессиональной ревностью, кивнул в сторону толпы.

– Нам приходится много сражаться за свою землю. И, когда становится тяжко, когда воинов мало, а врагов много, тогда наши жрецы вызывают так огромную небесную птицу с человеческой головой – Матерь-Сва-Славу. Она бьет крылами, поднимает прах до небес, и оттуда на помощь устремляются небесные рати. Это устрашает врагов и дает новые силы нашим воинам.

Верховный жрец помолчал, размышляя.

– Я видел изображения ваших богов, – осмелел юноша. Ваш Гор – это наш Сокол, птица, которую мы почитаем, хотя у нас она не божество. Но мы тоже молимся Солнцу, которое суть воплощение Даждьбога, давшего нам закон Прави-Рави. А ваш Великий Осирис отождествляется с богом солнца – Ра…

Жрец после некоторых раздумий, видимо, принял решение. Он выпрямился, и глаза его гордо блеснули.

– Тебе будет оказана величайшая честь, чужеземец. Отныне ты станешь рабом храма Гора! Отнеси папирус начальнику стражи, я напишу ему о тебе, – и жрец начертал несколько знаков на услужливо поданном ему из бамбукового ящичка листке тонко спрессованного папируса.

Прошло девять времен года – три лета, если бы это было на родине. Но здесь лето стояло почти всегда и делилось просто на Время дождей и разлива Нила, Время посева и Время уборки урожая. Сегодня снова будет многотысячная толпа и Явление бога. Но служитель храма Гора спешил передать весть своим соплеменникам, пребывающим в неволе у грозного Набсура-царя.

Тяжко ярмо рабства для вольных славян, мучают и убивают их беспощадно, потому что они не желают покорно влачить свою лямку: восстают против надсмотрщиков и часто лишают себя живота, предпочитая неволе смерть. Но сегодня он несет им надежду: все знамения указали, что очень скоро случится страшный день – содрогнется и разверзнется земля, и ужас гнева богов охватит всех, от фараона до последнего раба. Но именно в этот час русы смогут бежать и вернуться на родину, потому что земледрожание сотворит сам бог Сварог, чтобы помочь людям своим.

«И пришел день, и русы убежали от Набсура-царя… В тот день, когда случилось Великое землетрясение, и земля вздымалась аж до небес, а кони и волы метались и ревели, забрали мы стада свои, и бросились на полночь, и спасли души свои…»[36], – слова из Священной Книги отца Хорыги вспыхнули так ясно, будто высветились в мозгу Светозара.

Видение опять стало размываться, и Светозар последовал дальше, где он еще никогда не бывал в своих волхвованиях. Куда он стремится? Что хочет узнать и увидеть? Он не мог пока уловить главного, но чувствовал, что именно эта важная цель гонит его дальше, в неведомое. Река времен, река жизней несла его в своих руслах, пока он, наконец, не оказался на открытом пространстве. Видения стали смутными, прерывающимися. Вот чуть прояснилось, и он узрел яркую небесную синь над белыми шапками гор, зеленую долину у подножия и разноцветные точки на ней. Затем образы как бы придвинулись, и точки оказались людьми, сидящими полукругом. Они сосредоточенно глядели на огромный шар у скалы, матово поблескивающий в лучах заходящего солнца.

То было последнее ясное видение, дальше образы подернулись туманом, смешались и растворились.

Тело волхва в этот час походило на древо, из которого ушла жизнь, оно ничего не чувствовало и не воспринимало. По нему сновали муравьи и разные букашки, на вышитый ворот рубахи опустилась бабочка, легкие прикосновения ветра свободно шевелили волосы. В это тело при желании можно было и не возвращаться. Так поступали некоторые волхвы, попав к чужеземцам в рабство, либо когда чуяли конец земной жизни и зов пращуров. Не так сложно было взять и унестись навсегда в синюю Сваргу, разорвав золотую нить, соединяющую внешнюю оболочку с душой, которая никогда не умирает.

Однако Светозару не время было покидать крепкое и здоровое тело, важные деяния еще предстояло ему совершить на земле. И потому вскоре бледное и бездыханное лицо его стало розоветь, словно оттаивать от мороза, губы исторгли полное дыхание, сердце вошло в прежний ритм, и голубые очи открылись, будто два озерка той самой небесной сини, в которой они только что побывали.

Светозар ощутил силу вошедших в него чувств и знаний и понял, отчего дух его подспудно так стремился в глубины прошлого. Чем больше корешков Древа Жизни живят тебя, тем сильнее и крепче твоя душа и тело, тем устойчивее твои ноги стоят на родной земле, а голова полнее мыслями, способными постигать вселенские таинства Сварожьего мира.

Волхв улыбнулся ромашке, муравьям, Заветному Камню и лесу, благодаря их за помощь в обретении той силы, что была ему так необходима, и которая теперь жила и горела незримым пламенем, наполняя все существо теплом, светом и мудрым знанием.

Дорога вновь побежала навстречу. Лес закончился неожиданно. Дальше отдельные рощицы перемежались с полями, лугами, болотцами, за которыми в легкой дымке возник Нов-град, сияя позлащенными куполами храма святой Софии, словно витязи в начищенных шеломах стояли дозором, охраняя древнюю обитель вольных русов. Но то было обманное зрелище, – не славянские витязи стерегли теперь град, а блистало прибежище новой веры и новой власти – епископско-княжеской. Да и блеск тот вблизи померк, когда узрел Светозар наполовину сожженный град, который не успел еще полностью отстроиться после разрухи, учиненной князем Всеславом Полоцким три лета тому. Разграблен был и храм, – князь Всеслав забрал казну и утварь, снял колокола, чтоб повесить их в своем храме Софии Полоцкой, коий он воздвигнул, как знак независимости Полоцка от Киева и Новгорода.

Когда на Русь пришли половцы, князья, занятые междоусобицами, не смогли им противостоять. Тогда люд, собравшись, потребовал оружие для защиты, но князья отказали. Теперь Киев и все окрестья разграблены половцами, Новгород – людьми Всеслава Брячиславовича, прочие земли поборами людей княжеских. Повсюду разор и голод, что вызывает справедливые бунты народа. Так же было и в Суздале, когда погибли его отец и дед, и другие волхвы были замучены и повешены в Белозере… Но кто же, кроме волхвов, поможет люду своему в тяжкий час, кто ободрит, поддержит, вселит веру в грядущее, дабы пережили роды славянские тяжкую Ночь Сварога…

И Светозар направил свои стопы на Новгородское Торжище.

Призрак голода ощущался и здесь, – некогда шумное, пыльное, зазывающее, оно гудело как-то глухо, встревожено, как развороченный медведем рой. Даже выкрики лоточников, скрип телег, причмокивание возниц, ржание, мычание, блеяние, – все было какое-то безрадостное.

Одно, что осталось от прежнего щедрого торжища, так это запах свежевыловленной рыбы, серебрящейся на возах, дразнящий дух копченой и вяленой белорыбицы: осетра, севрюги, нарезанных для пробы ломтиками и прикрытых чистыми тряпицами от пыли и мух.

Светозар идет вдоль рядов. Меняются товары, меняются и запахи. Вот пьянит духом лесов и полей янтарный мед прямо в сотах, только мало его в сие трудное лето, после грабежей да недородов, непросто сохранить оставшиеся борти от лихих, да и просто голодных людей. Уменьшилось против обычного и бочек с ягодами, грибами, орехами. Лесная дичь и домашняя птица и вовсе нынче редкий товар. Душистые травы сменяет запах дегтя и пеньки, выделанных и сырых шкур. Пушистыми волнами вздымаются меха, но это еще прошлогодний запас, настоящие горы куньих, беличьих, бобровых, соболиных, лисьих, волчьих, медвежьих шкур появятся только зимой, ежели, конечно, снова не придут какие лихоимцы.