– Вот еще. Я их забрал себе. Это мои деньги. Глебов достаточно поимел на мне за эти годы, так что. Да и не нужны они ему больше. Еще вопросы?

– Да, вроде нет пока, – отвечаю я после недолгого раздумья.

– Ну, тогда, как договаривались – откровенность за откровенность. Как же вы все-таки меня нашли?

– Если честно, то в двух словах не расскажешь. Но, по большому счету, подставили вас, Константин Михайлович!

– Подставили? – настораживается тот. – Кто?

– Глебов.

– Глебов?… Витька, что ли?

– Нет – вы же сами говорите, что Виктор Викторович к этой истории непричастен, так что давайте оставим его в покое. Алексей Викторович покойный постарался.

Бердник сморит на меня сначала недоверчиво, а потом его глаза вдруг суживаются.

– Что – записку написал: «Если со мной что-то случится, прошу винить во всем Костю Бердника» и так далее?… Вообще-то, этот мог – в его духе. Только Леха ведь смерти не ждал, и записку такую писать ему было ни к чему. Так что этот номер у вас, извините, не пройдет.

– А никакого номера и нет. Да, Глебов никакой записки не писал – тут вы правы. Только вот во всей этой истории с пальцем он – умышленно или нет – главного-то вам и не сказал. Фокус в том, Константин Михайлович, что Сергей Власов – левша. Поэтому тот пальчик, который Алексей Викторович со стакана снял, был оставлен большим пальцем левой руки Сергея. Но вы этого не знали и на месте убийства поставили этот его отпечаток правой рукой, как это привычно для большинства людей. Левой же рукой след так не оставишь – тут акробатом надо быть. Так что я уже тогда заподозрил имитацию и начал искать того, кто мог сделать с отпечатка пальца качественное клише. И на Сорокина именно так вышел – не очень уж много в городе фирм, располагающих соответствующим оборудованием. Вот поздно только вышел… Ну, а связать его с вами труда уже не составило. Вот и получается, что Глебов все равно вас подставил – даже с того света!

– Я ж говорю – гнида была редкостная. Впрочем, он за это поплатился. Вот теперь пусть и узнает – есть Бог на свете или нет.

Мой собеседник в очередной раз закуривает, и я замечаю, что пальцы его при этом чуть дрожат.

– Вы говорите, что это дело вы раскопали. А менты что ж – сами не доперли?

– У них, как в монологе у Райкина – узкая специализация. Тот эксперт, что след обнаружил, не знал, что это палец левой руки. А тот, что отпечаток по картотеке проверял, не знал, что он с правого косяка выпилен. Ну, а следователю эти подробности и вовсе ни к чему. Личность установлена – и ладушки.

Бердник некоторое время молчит, переваривая сказанное, а затем, словно очнувшись, широко улыбается и разводит руками.

– Ну что ж, мистер сыщик. Спасибо, как говорится, за интересную беседу! Если нас еще судьба когда сведет – буду рад пообщаться.

– Сведет, Константин Михайлович, непременно сведет, и очень скоро. Меня следователь прокуратуры ведь тоже на допрос вызовет, в качестве свидетеля. Так что на очной ставке и встретимся. Ну, а вы к нему прямо завтра с утра и поезжайте. Чего тянуть-то?

– Не понял. – Брови моего собеседника удивленно поползли вверх.

– Суд учтет явку с повинной, – поясняю я совершенно спокойным, где-то даже доброжелательным тоном.

Удивление во взгляде Бердника тут же сменяется злостью, а потом в нем появляется неприкрытая ирония.

– Вы что это – серьезно?

– Разумеется. Если ждать, пока за вами приедут, то ни о каком снисхождении говорить уже не придется. А если явитесь сами, добровольно, и расскажете все, как было, то…

Говоря это, я стараюсь придать взгляду выражение, возникающее в глазах у юного пионера, которому балбес-второгодник предлагает разбить окно в кабинете директора школы. И Константин Михайлович снова выглядит озадаченным. Он не понимает, с чего это я вдруг «включил дурака». А непонимание в подобной ситуации чревато скрытой опасностью.

Однако самообладания ему не занимать. Мужчина практически мгновенно овладевает собой и совершенно спокойно, будто речь идет о решении абстрактной математической задачи, перебивает:

– Давайте без дураков. У вас что – есть доказательства?

– И доказательства, и свидетели. Вас видели в тот вечер, около десяти часов, выходящим из квартиры Глебова.

– Чушь!

– Видели, Константин Михайлович. И знаете кто?… Михайловская. В дверной глазок. Она в соседней квартире была. Да-да, у Шушкевича! У Пагане-ля, как вы его называете. Ну, не с ним, конечно, а с сыном его. Вы ведь про их роман знаете, надеюсь? Юрий, конечно, машину купить пока не может, но у него есть существенное преимущество перед вами. Он моложе.

Согласен, бить ниже пояса – не мужское дело. Но мы не на ринге. Моя главная задача сейчас – любой ценой вывести противника из равновесия. Именно любой ценой, поскольку и цена самого поединка высока чрезвычайно – жизнь человеческая. Я Власова имею в виду.

– Чушь, – снова произносит Бердник, но уже без прежней уверенности и с хрипотцой в голосе. Задело.

– На суде увидите, чушь или нет. Знаете, вас в какой-то степени ваша болезнь подвела, – продолжаю я, стараясь придать голосу будничные интонации. – Марина ведь туда на своем «фольксвагене» приехала.

Или на вашем, если угодно. А машинка-то, кстати говоря, приметная! Цвет сразу в глаза бросается. Красный цвет у человека издревле с опасностью ассоциируется. Огонь, кровь… Поэтому запрещающий сигнал на светофоре – именно красный. Но это для большинства людей, а вы-то как раз этот цвет и не отличаете. И, хотя Марина в тот вечер «фольксваген» свой возле самого подъезда припарковала, внимания на него не обратили. Там обычно зеленый «форд-фиеста» стоит. Они с «поло» внешне похожи – с задка даже автолюбители иногда путают. А уж неспециалист – и подавно перепутать может. И вы, если даже и увидели эту машину, то узнать ее не смогли. Вы не разбираетесь в марках машин и не можете отличить красный цвет от зеленого.

Бердник молчит. Он мучительно соображает, блефую я или говорю правду. И если я говорю правду, то в какой степени опасны для него те обстоятельства, о которых ему вдруг стало известно. Задача не из легких, и этот момент мне надо использовать. Дожать.

– Но и это еще не все, Константин Михайлович. Вы правы, я не знаю, где Сорокин и что с ним. Но, даже если вы и его убили, то Виталий, как и Глебов, достал вас и с того света. Сам того не желая, но достал. Вот!

С этими словами я извлекаю из кармана джинсов небольшой пакетик. Это то самое клише, которое изготовила для меня Оля с отпечатка моего собственного пальца. Сохранил я его исключительно на память, но теперь этому кусочку резины предстоит сыграть чуть ли не решающую роль во всем спектакле.

– Вам, вероятно, знаком этот предмет? Константин Михайлович прищуривается, а губы складываются в ироничной усмешке. Он, вероятно, решил, что ваш покорный слуга принимает его за идиота, раз способен на столь дешевые трюки.