Бригс ловит в оптический прицел мою голову.

Принюхивается к ветру, учитывает его скорость, направление и наводит Т-образное перекрестье прицела мне на затылок.

— Есть, — говорит он.

И в тот же миг мир для меня исчезает, как изображение с экрана выключенного телевизора…

Город героев

Пуля попала мне в голову.

Лед исчез. Исчезла пустыня в Нью-Мексико. Исчез штат Колорадо. Исчез и Вайоминг. Все исчезло.

И это хорошо. Так и должно быть.

Мне не следовало тут появляться. Мое место не здесь, не в Америке — за морем. На острове в форме перекошенного рта. За лесами, за плантациями, за джунглями.

За многие, многие годы отсюда.

Лучше всего я помню запахи. Что это? Пахнет ароматной сигарой, мангровым деревом, где-то на забытой хозяйкой сковородке подгорает бекон, к общему букету примешивается и его запах.

Праздный осенний день. Школьные каникулы.

Мы ехали на поезде в Сантьяго-де-Куба. Ехать долго-долго. Сколько с собой ни бери, еда и вода все равно кончатся, а поезд знай себе идет, потом постоит и уж, кажется, никогда никуда не приедет. Большую часть пути он тащится медленнее, чем пешеход.

Мы с Рики выскакивали из последнего вагона, бежали за ним, потом запрыгивали обратно.

Дом дяди Артуро. Большой, белый, двухэтажный, это жилище сторожа полей, на которых в двадцатые годы выращивали сахарную свеклу. Дом построил служащий «Юнайтед фрут компани», а после революции тут поселился мой дядя. Мы добирались до Сантьяго, но дом находился не в городе, а в безымянной деревне у моря, где сразу за домами стеной вставали мангровые заросли. Четыре улицы, дорога и болото.

Деревенские кузины и кузены. Чуть ли не все дети в деревне — наши друзья-приятели.

Жарко.

Очень жарко.

Дети играли в прятки на дальнем конце улицы, где плантация почти поглотила несколько домов. Половина играющих, не особенно стараясь, прятались, другие без особого усердия их искали.

Мы с Рики лежали во дворе в тени большой пальмы и наблюдали за происходящим вокруг. Пальма была кривая, ствол отходил от земли под углом примерно тридцать градусов, потом под тяжестью кроны сгибался, шел горизонтально, склоняясь к земле, и снова поворачивал вверх. Дерево, очевидно предназначенное для того, чтобы по нему лазили. Даже дети, едва научившиеся ходить, и те могли забраться на него и вскарабкаться до середины ствола, правда, бывали случаи, что они оттуда и падали.

…Тогда шел 1993 год, наступил самый разгар «особого экономического периода». Коммунизм в России приказал долго жить, друзей у Кубы не осталось. Венесуэльцы и китайцы появились позже, бурное развитие рынка сексуальных услуг — тоже. В Гаване частенько отключали электроэнергию, движение транспорта по улицам почти прекратилось.

Погожий был денек.

Пожилые люди вынесли на улицу стулья, нежились на осеннем солнышке, пока оно не скрылось за каменной стеной кладбища. В основном это были женщины, они вязали, чинили одежду, разговаривали. Миссис Рамирес с сестрой, их дом стоял через улицу от дядиного, говорили о безнравственности нынешних детей. Миссис Рамирес считала, что приличная стрижка очень бы способствовала добронравному поведению большинства хулиганистых мальчишек в Сантьяго, тогда как ее сестра отдавала предпочтение такой воспитательной мере, как пинок под зад.

Когда разговор перешел на распущенность нынешних девочек, я перестала слушать.

— Давай, милая, ну же!..

Я сонно огляделась. Рики пытался при помощи цепочки колбасок заманить в наш садик болотную игуану. Но игуана, кажется, только и мечтала, чтобы ее оставили в покое.

— Где чоризо взял? — поинтересовалась я у Рики.

— На кухне.

— Тетя Изабелла тебя прибьет.

— Не узнает, — ответил Рики.

— Игуаны едят только насекомых, — заметила я.

— Вовсе нет, папа говорит, мышей — тоже.

— Дети, вы где? — . послышался голос отца.

— Прячь чоризо, отец разозлится. Ты же знаешь, для него еда — святое, — прошипела я.

— Это не по талонам. У тети Изабеллы колбасы в кладовке целая гора.

— Прячь скорее.

— Что ты привязалась? — разозлился Рики.

— Я вас слышу. Ждите меня, никуда не уходите! — крикнул папа из окна наверху.

Я схватила колбаски и не глядя забросила в крону пальмы. Они за что-то зацепились.

— Мы здесь, пап, — ответила я отцу.

Он вышел из дома. На нем была белая рубаха с расстегнутым воротом, желтовато-коричневые армейские брюки, клетчатые туфли без шнурков. Он побрился и причесал непокорные вихры.

— Привет, — поздоровались мы.

Отец кивнул, прошел мимо нас и осмотрел улицу из конца в конец. Он поздоровался — buenos dias — с миссис Рамирес, даже назвал ее señora, а не товарищ. Она, слушая его, улыбается. Тут все так. Отца здесь любят, он ладит с представителями всех слоев деревенского общества. Миссис Рамирес интересуется отцовской работой, и он что-то говорит о том, как ему нравится его нынешняя должность, как ему всегда хотелось пройти все семь морей. Миссис Рамирес не знает, что «Семь морей» — это название сборника стихов Редьярда Киплинга. Она смеется, потому что единственный рейс, который совершает паром отца, — от одного берега Гаванского залива до другого…

Наговорив соседкам любезностей, он уселся на белесую землю возле нас с Рики.

Глаза у него такие же черные, как волосы, длинный нос с горбинкой. Он худ и немного угловат. Отцу было уже за сорок, однако выглядел он значительно моложе и все еще был очень хорош собой. Рождение детей, в особенности Рики, который явился на свет не головой вперед, как положено младенцам, но шел ножками, лишило маму красоты и здоровья. С ее лица уже не сходило усталое, тревожное выражение, а ежемесячные кризисные ситуации с продовольствием и мимолетные интрижки отца с женщинами, с которыми он знакомился на пароме, это выражение, вне всякого сомнения, только усугубляли.

— Ты что же с кузинами не играешь? — спросил меня отец.

— Не знаю.

— Вы подрались?

Иногда Мария и Хуанита задирали нос, поскольку жили в собственном большом доме, а мы ютились в Гаване в грязноватом многоквартирном муравейнике. Но случалось такое нечасто, потому что их всегда можно было обозвать деревенскими дурочками или, если уж хотелось обидеть посильнее, припомнить, что они leche con una gota de cafe,[23]поскольку их бабушка (как и многие в Сантьяго) была с Гаити.