Диана сумела обворожить даже одного из самых безжалостных редакторов таблоидов, тридцатилетнего Пирса Моргана из Daily Mirror. После смерти принцессы он рассказал о ее любопытных методах. Они встретились на благотворительном вечере детского фонда в отеле «Савой» в январе 1996 года. Диана с улыбкой спросила Моргана, как могут редакторы утверждать, что знают о ней все, если ни разу с ней не встречались. «„У вас есть возможность просветить меня, ваше королевское высочество“, – ответил я. Она посмотрела на меня исподлобья: „Да? Боюсь, у меня сейчас нет времени… – А потом рассмеялась и добавила: – Или желания!“». Диана отправилась общаться с другими гостями, оставив восхищенного Моргана. «Даже просто наблюдать за ее работой было сущее удовольствие, – писал он. – Все вокруг, и я в том числе, буквально таяли в ее присутствии. Она была блестящей, сексуальной и очень непосредственной. При общении с ней возникало ощущение, что в этот момент для нее не существует никого, кроме тебя. Это был высший класс»[421].

8 мая Диана пригласила Моргана на обед в Кенсингтонский дворец. Морган был счастлив, как школьник. «Диана – главная звезда нашего мира, и я получу личную аудиенцию… Bay!!!»[422]А уж когда за обедом к ним присоединился Уильям, восторгу Моргана не было предела. Разговор был честным. Морган получил возможность задать принцессе любые вопросы, несмотря на присутствие Уильяма. В мемуарах Морган писал: «Уильям совершенно свободно чувствовал себя в ее причудливом мире. Он вполне привык к мужчинам, которые время от времени появлялись рядом с ней»[423]. Но, несмотря на кажущуюся откровенность в общении, Морган отлично понимал, что все козыри на руках у Дианы. «Она знает, чего хочет, – писал он позднее. – Если я желаю получить от нее больше, то должен играть по ее правилам»[424].

С редактором The Times Питером Стотхардом, который, не поддавшись ее чарам, относился к ней, напротив, крайне неодобрительно, Диана встретились в мае 1994 года. Она была обеспокоена утечкой информации о ее расходах, которые составляли более трех тысяч фунтов в неделю. «Мой муж рассказал об этом на прошлой неделе за ужином, – сказала Диана Стотхарду. – На ужине были Росс Бенсон и Найджел Демпстер…»[425]С интеллектуалом Стотхардом Диана общалась совсем не так, как с Пирсом Морганом. Стотхарду она показалась изысканной и знающей. «Она точно знала, как может использовать газеты и как газеты могут использовать ее».

Интервью проходило на ее условиях, по строгим, хотя и удивительным, правилам. Стотхарду польстило, что Диана не стала уклоняться от разговора «о тех аспектах жизни, которые большинство людей предпочитает не обсуждать с журналистами. Она говорила о муже, его любовнице, его родителях, собственной неуверенности. Через несколько минут я уже чувствовал, что разговариваю с человеком, которого хорошо знаю. Когда она справилась с заказанными фуа-гра и ягнятиной, я знал о ней то, чего не знал о самых близких друзьях… Скорость, с которой она обсудила все важные вопросы, сделала бы честь президенту банка, опаздывающему на поезд в Аскот»[426].

Потрясенный изысканностью Дианы, Стотхард совершенно забыл о той истории, которую Диана ему приготовила, – о том, как она спасла бродягу, чуть было не утонувшего в Серпентайне. Хотя она потащила его с собой в университетскую больницу, где лежал спасенный бродяга, Стотхард так ничего и не понял, до тех пор пока эта история не появилась во всех газетах, включая его собственную, но к этой статье он не имел никакого отношения. Диана решила использовать образ доброй самаритянки, чтобы вытеснить из общественного мнения образ транжиры.

Диана совершенно не представляла, что ей делать в качестве «полуотстраненного члена королевской семьи», и полностью положилась на близких друзей, в том числе на Люсию Флеча де Лима, хотя та находилась в Вашингтоне. Камердинер Дианы, Пол Баррел, говорил, что Люсия стала для Дианы лучшей подругой, матерью и психологом в одном лице. Несмотря на разницу во времени между Англией и Америкой, что заметно осложняло общение, их дружба крепла с каждым днем. Люсия в Вашингтоне заводила будильник на три часа утра, чтобы поговорить с Дианой в самом начале дня. «Если принцессе нужен был совет или хотелось излить душу, она звонила Люсии», – писал Баррел[427]. Люсия отвечала подруге в любое время. «Я отправлял ей бесконечные факсы», – продолжал Баррел. Диана постоянно твердила, какая замечательная женщина Люсия и как без нее тяжело, не раз называла Люсию второй матерью[428].

Баррел отлично знал всех членов «суррогатной семьи» Дианы – Люсию, леди Аннабел Голдсмит, Розу Монктон, Сьюзи Кассем и врача Дианы доктора Мэри Лавдей. Ричард Кей стал не просто звеном, соединяющим Диану со средствами массовой информации, но доверенным лицом. Она сообщала ему все, что считала нужным, а он помогал ей писать речи и письма. В это время Диана была близка и с Сарой Фергюсон. Сара рассталась с Эндрю, но еще не развелась. Вместе с дочерями Беатрис и Юджинией она жила в Роменда-Лодж, Вирджиния-Уотер. Диана часто приезжала к ним на обед, особенно по выходным. Когда мальчики были дома, она брала их с собой, чтобы они пообщались с кузинами. Диана обожала девочек Йорк. Их рисунки украшали стены ее комнаты. В то время Сара и Диана часто звонили друг другу, сплетничали, жаловались на неприязнь королевского окружения и журналистов или обсуждали последние советы своих гуру.

Помимо ближнего круга у Дианы было немало и других советчиков – например Клайв Джеймс. Они часто обедали у нее в Кенсингтонском дворце и с удовольствием давали советы, когда она о них просила. В отношениях с друзьями и знакомыми существовала строгая иерархия. Кто-то приезжал по ее приглашению в Кенсингтонский дворец, с другими она встречалась наедине в ресторанах. Диана точно знала, что и как следует сказать каждому из них, она всегда полностью контролировала отношения с друзьями. Все ее советчики были мужчинами – единственное исключение составляла Рейн де Шамброн, – это были знающие, успешные люди. Очарованные Дианой, они стремились, как могли, поддержать и защитить ее.

Клайв Джеймс всегда был поклонником Чарльза, но даже он не устоял перед шармом Дианы. «До встречи с ней я считал, что она умелая интриганка… При любой провокации она выходила из себя, а когда давление на нее усиливалось, то впадала в ярость, – вспоминал он. – Но, даже имея такое нелицеприятное мнение о принцессе, я был абсолютно очарован. Все, что я узнал от нее самой – особенно рассказы о ее промахах и ошибках, – только увеличивало мою симпатию…»[429]Джеймс прощал ей даже откровенную ложь: в свое время она заявила, что не имеет никакого отношения к книге Мортона. «„Лишь когда друзья договорились с ним о книге, мне пришлось помочь“, – сказала она, глядя мне в глаза. Мне оставалось только удивляться, насколько убедительна она может быть, даже сообщая заведомую неправду»[430].