– Мне кажется, полную ерунду ты несешь. Или тебя плохо инструктировали, или…

Он замолчал, сообразив, в чем тут на самом деле кроется хитрость. И до конца «контакта» не проронил ни одного лишнего слова. Только слушал.

Двойник, как требовала его роль, продолжал инструктаж. Вернувшись, Ляхов не должен измениться как личность, по сравнению с той, что была до переброса.

Возможно, у кого-то на это и расчет. Что беспечный весельчак, отпускник Ляхов, внезапно выдернутый с берегов Селигера, и Ляхов, полгода бродивший по «тому свету», окажутся совсем разными личностями. Так оно и должно бы быть, по всем законам. А вот эту линию как раз и надо сломать. Сам для себя будь кем хочешь, а для окружающих – останься прежним. Ты это сможешь, память у тебя хорошая и артистические способности тоже.

Все достигнутые позиции в околокняжеском социуме следует сохранить. Жить и работать по принципу «ни от чего не отказываться, и ни на что не напрашиваться». Ранее сложившегося отношения с окружающими не менять. И так далее. Очень много «не», и почти никакого позитива. Впрочем, позитив все-таки был. И вполне солидный.

Двойник пообещал, что на банковский счет Ляхова-1 регулярно будут поступать вполне достойные по нынешним московским меркам суммы.

– И это только за то, чтобы я жил, как жил, и не дергался?

– Именно. И крепко запомнил, что на связи с тобой буду только я. Очень удобно, никаких паролей, никаких сомнений. Попытка кого угодно другого завести с тобой разговор на эту тему – подстава.

– Опять не понял. Ну «подстава», ну и что? Если кто-то в курсе всего, и при этом не ваш человек, он должен понимать, что и я должен быть соответственно проинструктирован… Зачем же ему подставляться, расшифровываться? Гораздо проще, маскируясь хотя бы под того же Львовича, Майю или Татьяну (о Татьяне он подумал в первую очередь), влиять на меня косвенно, ни о чем не оповещая…

– А ты не допускаешь, что «другие» могут и не подозревать о возможности нашего с тобой контакта? Если в теории это вообще невозможно, как в моем мире невозможны походы в боковое время…

Он хотел сказать что-то еще, но, видимо, отпущенное время истекло. Вадим второй почувствовал это раньше, чем началось.

Он прикусил губу, вздернул руку к плечу машинальным, протестующим жестом. Но его уже «уносило».

– Эх, не успел…

Он не исчез мгновенно, как недавно мгновенно возник из ничего. Очевидно, поле контакта сжималось, как ирисовая диафрагма фотообъектива. Вадим-2 начал стремительно уменьшаться, одновременно удаляясь, и успел выкрикнуть только:

– Если что – зови! Я, мо…

Высота звука нарастала так быстро, что сорвалась в ультразвук раньше, чем двойник закончил фразу.

Ляхов растерянно повертел головой. Окружающий пейзаж оставался так же безлюден, о встрече ничего не напоминало. Хотя почему же – ничего? Вон белеет отброшенный двойником мундштук догоревшей «до фабрики» папиросы. И рядом – кремовый фильтр американской сигареты.

В следующий миг Вадим ощутил и осознал себя вновь сидящим в капитанском кресле катера.

Самочувствие было вполне нормальным. Ни тошноты, ни головокружения, ни мушек перед глазами. Обморок, если он был, прошел, по видимости, бесследно.

Первым делом он взглянул на приборы. С курса «Сердитый» уклонился всего на шесть градусов. А часы показывали 4.41. Значит, контакт, если он был, или просто мозговой спазм, продолжался от силы несколько минут.

А субъективно они проговорили с двойником с полчаса.

И как все это прикажете понимать?

Ляхов сунул руку в карман, вообразив, что сейчас пальцы наткнутся на скользкий глянец целлофана.

Но это было бы слишком просто.

Разумеется, там по-прежнему лежал его портсигар.

Но!

Перед обмороком он только собирался закурить, но не успел, а сейчас во рту явственно ощущался вкус табачного дыма.

Вадим отщелкнул крышку. Перед вахтой он зарядил в портсигар полную коробку папирос. Сейчас одной не хватало.

Значит, или он успел покурить, и напрочь об этом забыл, или встреча на перевале все же имела место.

Тогда получается что? Он совершил (или с ним совершили) практически мгновенный физический перенос на тысячу с лишним километров, провел на перевале больше получаса и вернулся обратно, уложившись в пять минут? Или, что значительно проще, контакт был чисто мысленным, но тогда куда делась папироса?

Двойник ее изъял непонятным способом, чтобы так, возможно, даже против воли своих хозяев, дать знать своему аналогу, что все случившееся не бред, а реальность?

Или он все же выкурил папиросу сам, находясь в забытьи, а окурок выбросил в окно?

Если исходить из пресловутого принципа Оккама, такое объяснение ближе к истине.

Вернувшись домой, Ляхов старательно пытался не думать о «белой обезьяне». Проверка состояния дел с банковским счетом оказалась столь же амбивалентной[68]. Последующие события оставляли слишком мало времени для праздных размышлений.

А вот сейчас, кажется, время пришло.

Исчезая, двойник сказал – зови, если что. Если что? И как звать? Не в форточку же кричать? Хотя наверняка должен быть более надежный способ, причем известный им обоим. Иначе бы двойник не предложил.

Ну да, наверное, нужно сделать так…

Ляхов привел себя в состояние уверенности. Уверенности в успехе. Он умел это делать, но не всегда. Обычно требовалась какая-то сильная мотивация, подкрепленная вдобавок удачным стечением обстоятельств, то есть фактором, от него не зависящим.

Так, например, бывало на спортивных соревнованиях, которые ему позарез хотелось выиграть. Вообще-то он был достаточно равнодушен к славе, как таковой, и какой-нибудь жетон, значок, медаль, титул чемпиона курса, университета, города для Вадима значили не слишком много, и только ради него призывать на помощь запредельные силы он не пытался.

А вот если, допустим, за ним с трибун наблюдала девушка, мнение которой в этот исторический период было важнее всего, тут, бывало, таинственный механизм включался, и, выходя на рубеж, Ляхов знал, что сейчас вот будет так, как он задумал. И побеждал соперника, объективно не в пример сильнейшего.

Таким же образом он ухитрился выжить в бою на перевале и пробить усилием воли пленку времени.

И сейчас он заставлял себя возжелать встречи с двойником из всех ему доступных сил, старательно внушая, как важна эта встреча.

…Он находится в безвыходном положении и в этом мире и в том, против него ополчаются неведомые силы, надо непрерывно ждать подвоха со всех сторон, самый близкий человек может внезапно оказаться врагом, Шлимана нет, и как найти его – неизвестно, Розенцвейг со своими покойными сотрудниками в любой момент способен учинить любую пакость.