Мы засветло оставили Эймек и ночевали в Назарете, в немецкой гостинице. Наутро с балкона мы смотрели на Назарет. Город расположен на горе и в долине. Масса монастырей, церквей, часовен, одна часовня особенно была красива, прозрачна и очень архитектурна. Когда смотришь издали, кажется, что в ней живут духи.

В гостинице я выкупалась и даже помыла голову. Но спать было невозможно от жары и москитов. Только на рассвете и вечером еще можно было дышать. В шесть утра мы выехали по направлению к Тивериаде.

С каждым подъемом открывался новый вид, все более широкий и прекрасный. Один из наших спутников, инженер по профессии, развивал свои планы орошения Палестины. Все вади должны быть наполнены источниками, водой, построить плотины, воду провести из Тивериадского озера, построить каналы и таким образом поднять плодородность страны. Население можно увеличить в четыре раза.

Наконец внизу показалось Генисаретское озеро, жемчужина Палестины. Издали мы распознали колонии: Месха , Мельхамия, Иемма , Пория, Седжера, Кинерет, Дгания и Хамей Тиверия — горячие источники, в которых купаются страдающие ревматизмом. У нас был хороший бинокль, и наш шофер служил нам гайдом[417]. Мы миновали Мицпу и Мигдал[418]. В Мигдале нас приняли рабочие, показали двор, сыроварни, бояры, фруктовые растения и пальмы. Много тропических растений, климат там субтропический, как и в Иерихоне.

Хавер, товарищ, который ехал на муле рядом с нашим такси, рассказал нам об административных проблемах этой колонии, построенной на деньги московских сионистов. Для осушения местности были посажены эвкалипты, банановые плантации; воды в Мигдале много, речонки впадают в озеро. Заросли, как в девственном лесу, были редкостью в Палестине, пустынной, сухой летом и не культивированной. Мы отдыхали возле ручья, позавтракали, рвали яблоки с дерева.

Из Мигдала мы ехали в Аелет Гашахар[419] и Кфар Гилади, мимо Рош-Пины, «бароновской колонии»[420], и мимо Маханаима. Тут я разговорилась с девушкой, которая пекла хлеб и варила на всю группу. Работали беспрерывно всю неделю, без субботы. Только две женщины работали в хозяйстве. Кухонька и столовая были сколочены из досок, как русская клеть. Летом жарко, зимой холодно и сыро. Маханаим был — совхоз, мошав овдим[421].

Когда мы проехали Меромское озеро[422], показалась гора Хермон, в то время без снега. Аелет Гашахар выглядела, как крепость с отверстиями для стрельбы. Все обложено мешками с песком. В момент, когда мы приехали, все были заняты книгами, которые только что прибыли из Тель-Авива.

Дальше мы блуждали между бедуинскими деревушками, между их талерами, проехали вброд болото Хула, полное москитов. Как нам сказали, все население там было заражено хронической малярией.

Нас обступила орда арабов монгольского типа, многие похожи на негров, все укутанные в отрепья. Их коровы были похожи на буйволов, жили в воде и, может быть, тоже были заражены малярией. Хула производила удручающее впечатление. Только когда мы отъехали несколько километров от этого места, мы повстречали первого еврейского шомера[423], верхом на лошади, в полном вооружении. И какова же была наша радость, когда наша спутница его узнала. Это был какой-то ее знакомый по кибуцу. А нам уже казалось, что мы заблудились в этой дикой местности, что нам угрожает опасность.

Мы миновали маленькую крепость — Тель-Хай, место последней геройской борьбы и смерти Трумпельдора и его товарищей. Наконец мы приехали в Кфар Гилади. Встретила нас Маня Вильбушевич[424], старая шомерница, пионерка и социалистка еще со времен первого русского сионизма. Она нам дала помыться в «ванной комнате», которая была не что иное, как кишка с водой, проведенная на чердак, над конюшней. Там же находились их спальни. На одной половине был еще весь чердачный хлам, а на другой были расставлены кровати, покрытые все теми же чистыми простынями. Вместо столиков — ящики, обернутые в простыни. Мы спустились в столовую. Рядом была маленькая пекарня, где в то время пекли свежий хлеб. Нас угостили оставшимся обедом, томатовым супом, сухой, без жира, кашей из пшеничных зерен и стаканом чая с хлебом. Школа и детский дом оказались далеко не на той высоте, как в Нурисе (Эйн-Хароде). Дети постарше спали с родителями, на чердаке и в палатках.

Единственно, что было поставлено образцово, это ясли для новорожденных: молодая прелестная няня, 10–12 маленьких белых кроваток с мускитерами, дети чудные и толстенькие и несколько отцов, которые, наклонясь над кроватками, кормили их из бутылочки молоком. При этом доме была выстроена кухня, ванная, балкончик и уборная: как в сказке про гномов.

Еврейские пионеры, халуцим, были готовы спать над сараем и коровником, в мухах и запахе навоза, лишь бы их малые дети могли воспитываться, как принцы. Дежурная мать помогала этой няне держать в аптекарской чистоте этот детский дом.

Товарищи Кфар Гилади были спаяны уже 15 лет общей работой и защитой границ. Среди них было немало вдов тех шомрим, которые пали в борьбе с арабами и бедуинами, которые нападали из-за угла или в открытом бою. В этом кибуце была особая серьезность, гордость, и меня все это взволновало и растрогало до слез. Если бы я могла, я бы пошла к ним, чтобы с ними делить их тяжелую жизнь и строительство.