Впрочем, от Шлага пастора Бонхоффера отличали две явственные детали. Во-первых, весной 1945 г. он не ушёл на лыжах в Швейцарию, а будучи обвинённым по делу о покушении на фюрера и пройдя тюрьмы и концлагеря, был повешен[796]. Во-вторых, пастор Шлаг мог лишь догадываться, что завербовавший его Штирлиц – не немецкий патриот, а советский разведчик. А Бонхоффер вообще ни дня не проработал на Советский Союз.

В этом смысле пастор Круйт, которому посвящена эта глава, занимает поистине особую нишу. Не лыжник, а парашютист. А если когда-то и пацифист, то ставший не воинствующим атеистом, но ещё каким боевитым коммунистом.

Круйт, Ион Вильям (в СССР к этому добавляли ещё и отчество «Германович», иногда меняя написание первого имени на «Джон»[797]), родился 8 сентября 1877 г. в Амстердаме[798]. Четвёртый из пяти детей, в 1901 г. он женился на дочери лютеранского пастора по имени Катерина, которой предстояло стать его и женой, и соратницей, а также той, кто иной раз будет идти впереди мужа в плане идейных исканий. Уже на следующий год Круйт записался в Христианскую гимназию в Утрехте. В 1907 г. там же, в Утрехте, он проходит курс теологии и становится священником Голландской Реформистской (кальвинистской) церкви.

В том же году в Нидерландах была учреждена Лига христианских социалистов (BCS). Политико-философские изыскания этих, как сказали бы сегодня, «прогрессистов» были своеобразны. С одной стороны, они распевали церковные гимны. С другой стороны, сильно опередив своё время (и даже будущее), они в одну «корзину» сложили такие идеи, как равенство полов и упразднение монархии, минимальный размер оплаты труда и право на отказ от военной службы, а также независимость для голландской Ост-Индии[799].

О’Салливан относит вступление Круйта и его жены в BCS к 1910 г.[800] В справке о Круйте в архиве Коминтерна указывается, что он туда вступает на следующий год, а в 1912-м становится её председателем[801]. О’Салливан считает, что это произошло в 1914 г.[802] Но, честно говоря, сути дела эти даты не меняют. Главное состоит в том, что в лице Круйта мы имеем тот занятный тип европейца начала ХХ века, который искал, как ему казалось, социальный прогресс, боясь, тем не менее, окончательно порвать с консервативной традицией, каковая уже много столетий наличествовала в Церкви.

В 1913 г. Круйта отправили служить в город Геннеп в провинции Лимбург[803]. Тогда, в эпоху регулярного посещения храмов почти всеми это было особое задание: большинство прихожан в городе были не кальвинистами, а католиками[804]. То есть церковь видела в Круйте того, кто сплотит ряды, а по возможности станет и миссионером. Как же это напоминает то, чем он будет заниматься потом! Собственно, по иронии судьбы не Церковь ли ковала из Круйта будущего миссионера-коммуниста?! Но и в свой церковный период Круйт исходил уже из более широкой повестки.

«Лакмусовой бумажкой» стало отношение супругов к разразившейся вскоре Первой мировой войне. Если Нидерланды оставались прагматически нейтральными, пытаясь вывести свои финансы, торговлю и колонии из-под удара враждующих сторон, то Круйты сдабривали свои антивоенные статьи, скажем так, потусторонними концепциями. Если конкретно, то пастор Круйт увлёкся пацифизмом русского писателя Льва Толстого. А про его жену Катерину мы не случайно сказали, что она иной раз шла впереди супруга: она к тому времени превозносила уже и… Розу Люксембург[805]. Та, напомним, как раз в тот период порвала с германскими социал-демократами, поддержавшими в войне своё национальное правительство, и основала группу «Спартак», ставшую фундаментом для создания сначала германской компартии, а чуть позже – и всемирного Коммунистического Интернационала (вместе с российскими коммунистами).

К концу войны «русская составляющая» тем более чётко прослеживается в деятельности пастора Круйта: он выступал за лучшие условия содержания в лагере Хардервийк, куда голландские власти интернировали русских для пресечения большевистской пропаганды (напомним, что коммунисты выступали за превращение войны империалистической в войну классовую, гражданскую). В тот период Круйт сошёлся с Максимом Литвиновым, который тогда представлял интересы большевиков в Европе, а со временем стал народным комиссаром (то есть министром) иностранных дел СССР.[806] В сентябре 1920 г. Круйт, как следует из переписки МИ-5 в TNA, был назначен Москвой своим представителем по вопросу о пленных[807].

В 1918 г. Первая мировая война закончилась для Круйта тем, что он стал ещё и… депутатом голландского парламента.

Факт избрания Круйта в парламент зафиксирован и в его личном деле в Коминтерне[808]. Однако детали его пребывания в депутатах больше известны по западным источникам.

Начнём с того, что те выборы в Нидерландах стали первыми основанными на всеобщем избирательном праве для мужчин и пропорциональной системе. Порог прохождения в парламент для партий составлял всего в полпроцента. Именно это позволило создать в так называемой «второй» (нижней) палате голландского парламента «Революционно-социалистическую фракцию». В неё вошли единственный депутат от BCS («наш с вами» Круйт), один парламентарий-социалист и двое депутатов, прошедших от социал-демократической партии. Про последнюю, впрочем, стоит заметить, что значительная часть её «клира» стояла на куда более радикальных позициях, чем просто социал-демократических. В частности, одним из двух её депутатов стал будущий лидер голландских коммунистов Давид Вейнкооп. С ним Круйт немедленно близко сошёлся (возможно, кстати, сказался тот факт, что Вейнкооп, будучи сыном раввина, мог поддержать разговор о пересечениях марксистского и божественного).