начале плавания и, возможно, приблизительное указание на регион, где оно завершилось, – Средиземноморье. Некоторые детали описаний, такие, например, как рассказ о преодолении порогов на реке, также могли входить в состав источника, лежащего в основе «Саги об Ингваре». В то же время ясно, что использованный автором саги прием «обезличения» повествования, когда сюжет лишается историко-географических примет, свидетельствует о стремлении автора перевести свой рассказ из области конкретики в сферу обобщенных, граничащих с символическими, явлений.

Таким образом, несогласованность указанных в саге целей похода Ингвара может быть объяснена тем, что автор, положив в основу сюжета своего произведения устные сказания о походе Ингвара, подверг их переработке.

Что же касается истинной цели викингских походов на восток, и в частности похода Ингвара, мы можем, очевидно, доверять свидетельству рунических надписей, в одной из которых сказано: «они уехали далеко за золотом», т. е. в поисках богатства (Мельникова 2001а. С. 305. Б-III.5.8).

Э. Брате заметил, что реально поход Ингвара мог быть инспирирован самим Ярославом Мудрым, не нуждавшимся более в отряде скандинавских наемников и стремившимся избавиться от него (Brate 1925. S. 74).

59 Он дал возможность епископу освятить для него боевой топор и кремни (Hann liet biskup uigia sier boliarn ok tinnu). – Е. А. Мельникова полагает, что «приглашение епископа и совершение торжественных обрядов в связи с началом похода может указывать на официальный характер последнего и косвенно свидетельствовать о его государственной значимости» (Мельникова 1976. С. 79). В саге, однако, не упоминается о том, что епископ был специально приглашен для этой цели. Представляется более вероятным, что со времени введения христианства в Скандинавских странах ритуал освящения оружия воинов, уходивших в поход, стал нормой, сменив языческую традицию определять судьбу предприятия с помощью жребия либо совместившись с нею (см. коммент. 121). Поскольку речь идет об отъезде отряда Ингвара из Руси, можно полагать, что в этом случае скандинавская традиция была перенесена на русскую почву.

Топор (boliarn). – Реконструируя состав слова, Д. Хофманн полагает, что первому корню bol- должно соответствовать слово bál – «пламя, огонь» (см.: Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957. P. 54); второй корень járn имеет значение «железо» (Ibid. P. 325). Таким образом, все слово *báliárn («огненное железо») Д. Хофманн предложил понимать как «топор». Зафиксированное только в «Саге об Ингваре» слово *báliárn позднее не употреблялось в исландском языке. Из этого исследователь делает вывод, что копиисты сохраняли написание оригинала и не передавали bol через bál. Возможно, они ассоциировали его со словом boløx – «комнатный/домашний топор». По мнению исследователя, графический вариант – о- для отображения – á- нетипичен. Исландская письменная традиция, сложившаяся к 1200 г., всегда придерживалась написания с – а- (a, á, aa). Написание bol- относится поэтому, скорее всего, к сравнительно раннему времени, когда эта традиция была менее прочна, чем позже. Отмеченные особенности слова boliarn позволяют Д. Хофманну считать его «реликтом древнейшего текста» (Hofmann 1981. S. 200–201).

60 Хьяльмвиги (Hjálmvígi). – Э. Линд (Lind 1909. H. 4. Sp. 536) и Э. Ольсон (Olson, 1912. S. LXXX) полагали, что это имя, не зафиксированное в других древнескандинавских источниках, – вымышленное. А. Янцен не приводит его в качестве самостоятельного имени, хотя имеется ряд двуосновных имен с первым элементом Hjálm-: Hjálmarr, Hjálmgerðr, Hjálmviðarr, Hjálmþer, Hjálmulf.

Д. Хофманн связал Hjálmvígi со средненижненемецким именем Helmwīg (—wīch), которое потеряло согласный – w- в XII в. или даже раньше и стало звучать как Helmich. С этого времени, считает Д. Хофманн, идентификация элемента – wīch с древнеисландским – víg была более невозможна. Таким образом, по мнению исследователя, заимствование имени и использование его в сказании, позднее вошедшем в сагу, произошло ранее этого времени (Hofmann 1981. S. 194).

61 Соти (Sóti) – имя известно по шведским руническим надписям периода похода Ингвара, т. е. середины XI в. (Owe 1993. S. 70).

В древнескандинавских памятниках, особенно в легендарных сагах, этим именем нередко наделялись викинги, берсерки, рабы (Finnur Jónsson, 1920–1924. B. 2. S. 797; Lind 1911. H. 6. Sp. 941–942; Olson 1912. S. XXXX ff). Так, в одном из эпизодов «Саги об Одде Стреле», сюжет которой, как нередко считается, стал одним из источников образов для 3ет викинг Соти. Рассказ о бое против этого викинга выделен в «Саге об Одде Стреле» в отдельный эпизод (Ǫrvar-Odds saga. Bls. 54–56), характеризующий отвагу и смекалку главного героя. Можно полагать, что для современников это имя было значимым, хотя в настоящее время его значение утрачено. Привожу данный пример лишь для того, чтобы подтвердить отмеченную в справочной литературе тенденцию использования имени Соти, поскольку связи между одноименными персонажами «Саги об Ингваре» и «Саги об Одде Стреле», на мой взгляд, не прослеживается.

62 Кетиль, которого прозвали Гардакетиль (Garðaketill). – Е. А. Рыдзевская отмечает, что герой по имени Кетиль мог получить прозвище «Гардакетиль» в том случае, если он ранее уже совершил поездку в Гарды/Гардарики (Рыдзевская 1978. С. 98. Примеч. 15).

Одноименный герой, имеющий то же прозвище Гардакетиль, действует в «Пряди об Эймунде» (Прядь об Эймунде. С. 99/113). Э. Ольсон выдвинул предположение, что образ Гардакетиля был почерпнут автором «Саги об Ингваре» именно из этого источника (Olson 1912. S. LXXX). Р. Кук, также обративший внимание на идентичность имен персонажей «Пряди об Эймунде» и «Саги об Ингваре», более осторожно подошел к проблеме их отождествления. Для Р. Кука существенно то, что Гардакетилю приписывается пересказ событий, свидетелем которых он стал на Руси, в Скандинавии (а именно в Швеции) и, возможно, в Исландии. В этом исследователь видит указание на устную форму бытования сюжета (Cook 1986. P. 71).

Действительно, насколько велика вероятность того, что один и тот же самый Гардакетиль мог стать соратником двух известных скандинавов, норвежца Эймунда (как он характеризуется в «Пряди об Эймунде») и шведа Ингвара? Пребывание Эймунда на Руси (согласно подсчетам, производимым на основе сопоставления сюжета пряди с рассказом о перипетиях борьбы князя Ярослава за единоличную власть против своих братьев, изложенным в русской летописи) должно датироваться 1016–1024 гг. (Cook 1986. P. 68–71). Допустим, что к этому времени Кетиль вступил в тот возраст, когда скандинавы традиционно покидали родительский дом и уходили в походы, т. е. ему исполнилось от 15 до 20 лет. Тогда ко времени завершения похода Ингвара, около 1041 г., о котором, если верить «Саге об Ингваре», он сам поведал в Скандинавии, Кетилю должно было быть около 40 или 45 лет. Если же принять во внимание тот факт, что, по свидетельству того же источника, он принимал участие в походе Свейна, сына Ингвара, состоявшемся, по Н. Брокману, в начале 1050-х гг., то остается признать, что к викингу, проведшему целую жизнь в дальних походах и, без сомнения, участвовавшему во множестве крупных сражений, судьба была более чем благосклонна. И это отличает его от большинства других воинов-скандинавов, средняя продолжительность жизни которых редко превышала сорок лет. Однако не исключительность судьбы