Однако «Книга Судного Дня» была не просто налоговым реестром (хотя это была ее главная задача) и даже не просто официально составленным списком феодальных владений. У нее была и третья функция, которая служила еще одним примером того, какой авторитет Вильгельм приобрел в стране, которую завоевал. С момента коронации Вильгельм постоянно акцентировал внимание на том, что его следует считать законным преемником Эдуарда Исповедника, и эта мысль проходит через всю «Книгу Судного Дня». Поэтому в ней собрана информация об имуществе, которым владели его подданные не только на момент воцарения Вильгельма и по прошествии двадцати лет его правления, но и при короле Эдуарде. А поскольку многие земельные споры тянулись десятилетиями, обследование можно в определенном смысле считать результатом судебного расследования, связанного с более ранними судебными процессами, имевшими место при короле-нормандце. Зачастую королевские уполномоченные имели дело с продолжением споров по знакомым им делам, которые они, как епископ Жофрей Котанский, ранее уже вели тем же методом присяги. Называя себя преемником Эдуарда Исповедника, Вильгельм желал иметь полный отчет о положении Англии перед своим появлением в ней. Помимо этого, он хотел узаконить те значительные перемены, которые вызвало Нормандское завоевание. Именно этим объясняется тот явный отпечаток имущественных споров, характерных для двух предыдущих десятилетий, который несет на себе «Книга Судного Дня». Среди записей, относящихся к какому-то одному владению, часто встречаются такие, в которых приведены требования спорящих сторон и сделана попытка решить спор путем обращения к прошлому. А в отчетах, поступивших из Йоркшира, Линкольншира и Хантингдона, упомянуты «clamores», то есть споры, которые были близки к разрешению во время составления «Книги Судного Дня».

Но, не упомянув личности самого Вильгельма, нельзя до конца разобраться в природе «Книги Судного Дня» и оценить ее значимость. Удивительно, что такое исследование было предпринято. Но еще удивительнее то, что оно было успешно доведено до конца. Как отмечает профессор Гелбрэйт, «это наше лучшее свидетельство железной воли Завоевателя и того, как велика была разница между той властью, которой обладал он, и властью даже самых великих его предшественников». В каждой странице «Книги Судного Дня» видны его личность и его цель. Англия была покоренной страной, но король был вынужден проводить основную часть своего времени за ее пределами. Многие подробности, касавшиеся Англии и расселения в ней нормандцев, оставались неизвестны королю, и сведения, которые он хотел получить, имели первостепенную важность для его администрации и для обороны его королевства. Он желал знать все, что люди могли рассказать ему о его новом королевстве, о богатствах этой страны, ее провинциальных обычаях, традициях, но главное – о сумме налогов, которую она может выплатить. В результате широта информационного охвата полученного документа не позволяет произвести его классификацию. «Книга Судного Дня» имеет черты налогового реестра, составленного для взимания гельда, описи феодальных владений и юридической ведомости, но ей присущ ряд уникальных особенностей. Это было единственное в своем роде порождение единственного в своем роде случая. События 1085 года породили настойчивое желание великого короля получить как можно более полные сведения о королевстве, которое он победил, и в результате возник самый выдающийся статистический отчет из всех, которые когда-либо составлялись в любом средневековом королевстве.

Вскоре авторитет «Книги Судного Дня» стал так велик, что появилась опасность абсолютизации ее значения. На протяжении всего Средневековья и позже люди обращались к этому документу как к апелляционному суду, а позже некоторые ученые были склонны искать в нем информацию, на наличие которой вряд ли можно было рассчитывать. Разумеется, «Книга Судного Дня» была создана для того, чтобы служить административным целям, а не для того, чтобы дать историкам материал для их толкований прошлого. Нужно также помнить, что была охвачена не вся территория Англии. Королевские посланцы не проводили свои исследования севернее Тиза или Вестморленда. В самом документе встречаются и повторы, и неточности. Поскольку ее составители часто «описывали чуждое общество чуждыми терминами», то классификация поместий, общественного положения и разновидностей ленного владения, которая в ней приводится, не всегда надежна.

Невзирая на перечисленные огрехи, «Книга Судного Дня» остается ошеломительным достижением короля Вильгельма. Ученые, работавшие до нас, отдавали ей должное. «Она не имеет себе подобия в средневековой истории, – писал сэр Фрэнк Стентон. – Это величайшее проявление эффективности труда тех, кто служил Завоевателю, и его энергии, которой у него даже в конце жизни хватило на то, чтобы добиться осуществления великого замысла. Нельзя забывать и о том, что все это делалось вопреки противостоянию недовольной страны. Конечный результат был соизмерим с силой создавшей его воли». Еще один авторитетный ученый верно и поразительно точно охарактеризовал «Книгу Судного Дня», написав, что она «стала началом новой эпохи в применении письменного слова для управления государством». Вряд ли будет преувеличением прибавить к этому, что «ничего подобного не было со времен Римской империи».

В то время, пока полным ходом шло составление «Книги Судного Дня», Вильгельм отправился в поездку по Южной Англии. Пасхальную службу 1086 года он прослушал в Винчестере, а в день Троицы находился в Вестминстере, где посвятил в рыцари своего сына Генриха. После этого Вильгельм «ездил по стране и 1 августа, в праздник урожая, прибыл в Солсбери. Туда к нему приехали его советники и все что-либо значащие люди, которые жили на землях всей Англии, чьими вассалами они бы ни были. Все эти люди заявили ему о своей покорности и принесли клятву, что будут его верноподданными и будут выступать на его стороне против всех других людей». Это было второе великое дело в управлении государством, совершенное в этот критический период.

Присяга в Солсбери стала знаменитой вполне обоснованно. Но некоторые исследователи пытались придать ей значение конституции, которое она вряд ли могла иметь. Было даже сделано предположение, что в Солсбери явился по этому случаю «не только каждый феодал, зависимый от короля, но и каждый свободный крестьянин, вне зависимости от того, владел он землей или нет». Однако невозможно, чтобы такое собрание было созвано в Солсбери в августе 1086 года. Даже рыцарей, имевших в то время ленные владения в Англии, было слишком много, чтобы король пожелал созвать их всех на собрание своего двора. Нет сомнения, что собрание двора в Солсбери было необычным по количеству участников и великолепию, но «имевшие какое-либо значение владельцы земель» – это, вероятно, наиболее крупные субарендаторы поместий у виднейших феодалов. По положению в обществе они были близки к своим господам, то есть это те «пэры» крупных владений, чья особая роль в управлении феодальным английским государством уже была отмечена. Такое собрание, хотя и было бы впечатляюще многочисленным, имело разумные пределы и подходило бы для осуществления ближайших целей короля. И все же не следует верить, будто в Солсбери Вильгельм пытался изменить свое положение в феодальном государстве в духе более близком к современным концепциям верховной власти. Здесь уже было проанализировано особое положение короля в феодальной системе покоренной Англии и причины этого. Церемония, имевшая место в Солсбери в 1086 году, сделала королевскую власть более эффективной. Предпринятые королем меры носили беспрецедентный характер и не имели аналогов в прошлом, но они не были «антифеодальными». В их задачу входило укрепление феодальной структуры английского общества, которая характеризовалась местными особенностями, связанными с обстоятельствами Нормандского завоевания. Присяга в Солсбери, как и составление «Книги Судного Дня», была ответом короля на внешнюю угрозу. Англо-нормандское королевство стояло на пороге кризиса, и для ее правителя было важно теснее сблизиться со всеми влиятельными людьми Англии, чтобы укрепить военную структуру, на которую он опирался. Король Вильгельм еще раз использовал подчиняющую силу своей личности.