Так что в общем, Гвинет была довольна жизнью.

А если по ночам она и лежала без сна, думая об Арике, то это все ерунда, игра воображения. И все же сейчас, находясь в полудреме, она, как это ни глупо, была вынуждена признаться себе что не сможет жить полноценно без Арика. Гвинет даже вспомнить не могла, в какое именно мгновение эти нелепые мысли начали тревожить ее душу.

В эти темные часы она думала о том, что остаток жизни ей придется провести, наблюдая за тем, как одно время года сменяет другое, как живут и умирают окружающие ее люди… Чего у нее уже не будет – так это рук Арика, которые когда-то так нежно и крепко обнимали ее… Гвинет яростно замотала головой – она больше не могла избегать правды. Чувство раздвоенности иссушало душу. И она понимала: ей больше не будет покоя ни днем ни ночью.

Сделал ли Арик ее счастливой? Нет!

«Да», – шептало ее сердце.

Когда? Каким образом?

И вот теперь он уехал.

Гвинет не знала, то ли плакать, то ли кричать. И, снова упав головой на подушку, она мысленно перебирала томительные воспоминания. Счастливые и горестные одновременно…

Сердце Арика бешено колотилось, когда он глухой ночью скакал к своей лесной хижине. Ему было наплевать на весь окружающий мир. Он не был осторожен и не думал о лихих людях, промышлявших на дорогах в этих краях. Арик хотел только одного: поскорее увидеть свою Гвинет.

Наконец впереди показался их маленький дом, освещенный зыбким золотистым светом луны. Ночью ветер стал холоднее. Спешившись, Арик привязал к коновязи своего скакуна и поспешил войти в дом.

Его встретила абсолютная темнота. Арик тщетно осматривался по сторонам, силясь разглядеть хоть что-то. Он стал нащупывать на столе свечу и кремень. Наконец-то ему удалось зажечь свечу. Подняв ее, он осмотрелся. Господи, да вот же она! Разбуженная шумом, Гвинет вставала с кровати, отбросив с лица длинные пряди черных волос. На ней была лишь тонкая белая сорочка.

Арик шагнул к ней.

– Ты?! – вскричала Гвинет. Она отшатнулась от мужа. – Я целых три дня ждала тебя здесь, чтобы сказать… Ой, что ты делаешь?

Арик привлек ее к себе. Не промолвив ни слова, он впился губами в ее нежные сочные губы. От нее пахло лесной зеленью. Тело Арика охватила сладкая истома, когда его губы приоткрыли ее рот, а его язык проник в него и стал ласкать ее нежный язычок.

Но тут Гвинет вырвалась из его объятий и попятилась назад.

– Ты сошел с ума?

Она была сердита. Должно быть, его короткое письмо, написанное сразу после того, как король Генрих отобрал у него земли, не на шутку разозлило Гвинет.

Арик улыбнулся.

– Как раз наоборот, моя благородная женушка, – промолвил он.

– Только не думай, что тебе удастся погасить мой гнев поцелуями или ласковым обхождением, гнусный слизняк! Ты послал мне такое мерзкое письмо! Нацарапал в нем, что расстаешься со мной. А для чего? Для того, чтобы провести остаток жизни в этой лесной глуши. И ты даже не объяснил ничего, а теперь кидаешься ко мне с поцелуями, словно твои бессмысленные, тупые действия совершенно не…

Арик снова завладел ее губами. Да уж, его Гвинет никогда не теряла своего огонька, и он твердо намеревался всю оставшуюся жизнь наслаждаться его теплом.

Тут Гвинет сильно наступила пяткой на пальцы его ноги. Скривившись от боли, Арик отступил назад.

– Не смей прикасаться ко мне, осел безмозглый! Я приехала сюда, чтобы сказать тебе, что думаю о твоем трусливом бегстве, а не для того, чтобы ты ко мне грубо приставал!

Схватившись за ногу, Арик силился удержать равновесии. Он просто забыл, какой силы пламя пылает в ее душе.

– Хорошо, я тебя понял, – проговорил он. – Я не притронусь к тебе до тех пор, пока мы не потолкуем по душам.

– Ты больше никогда не прикоснешься ко мне, никогда! – вопила Гвинет. – Это ты уехал…

– Ты не раз мне об этом говорила, – вымолвил Арик. – Ты также выражала желание узнать, почему я так поступил. Если ты присядешь и хотя бы на минутку закроешь рот, то я тебе все объясню.

Бросив на мужа сердитый и даже угрожающий взгляд, Гвинет все-таки уселась на краешек кровати. Она ждала. Сев рядом с ней, Арик задумался, с чего лучше начать короткое повествование. Чем больше он думал, тем большие сомнения его одолевали. Ладони Арика вспотели. Вдруг ему не удастся уговорить Гвинет остаться с ним? Он любит ее и должен убедить ее в этом. Да, но ему следует тщательно подбирать каждое слово, иначе она не станет слушать его объяснений, не поверит в его преданность. Черт, ну как же начать?

– Я уже устала ждать, – проворчала Гвинет.

Взглянув на свою нетерпеливую жену, Арик вздохнул.

– Я участвовал в битве, – сказал он.

– Да, это мне известно со слов Гилфорда и Стивена, – перебила его Гвинет. – Ты что, хочешь мне сообщить, что именно твое участие в сражении, ничем не отличавшемся от остальных, вынудило тебя принять решение навсегда расстаться со мной?

– Нет, – помотал головой Арик. – Но я не мог биться на стороне короля Ричарда.

– Так ты сражался на стороне Генриха Тюдора? – удивленна спросила она.

Арик кивнул. И вдруг он понял, что ему просто необходимо рассказать ей все без утайки.

– Совесть не позволила мне поступить иначе, – сказал он. – Видишь ли, я знал… так получилось, что вот уже больше года мне было известно, что Ричард приказал убить своих племянников, принцев…

Гвинет испуганно охнула, вызывающее выражение на ее лице уступило место ужасу.

– Ты уверен? – шепотом спросила она.

Арик печально кивнул.

– Два года назад Ричард приказал задушить мальчиков в Тауэре, – тихо проговорил он. – Я отказывался сражаться на его стороне, потому что не хотел участвовать в новых его злодеяниях.

Милое личико Гвинет изменилось, на сей раз на нем появилось внимательное выражение.

– Что ты такое говоришь? – спросила она.

– Да, – со вздохом кивнул Арик. – Все дело в том, что весной после смерти короля Эдуарда IV король Ричард, бывший в ту пору еще герцогом Глостерским, был назначен попечителем двух сыновей покойного короля.

– Да, это мне известно.

– Тогда тебе, возможно, известно и то, что Ричард остановил юного Эдуарда и его дядю по материнской линии графа Риверса на пути в Лондон, куда они ехали после смерти короля. Поскольку Ричард был опекуном мальчика, он вел себя как хотел. И приказал отправить Эдуарда в Тауэр, где того следовало держать до самой коронации – будто бы для того, чтобы с племянником не вышло какой-нибудь беды. А Риверса он приказал обезглавить, придумав какой-то предлог.