Это был единственный пункт нашего с Хейди договора, вызывавший у меня некоторое беспокойство. Дракон Тьмы – то есть Лорд Сурт – наконец-то обретающий некое физическое обличье, чтобы войти в этот мир и очистить его от Жизни, столь давно и упорно его удерживающей. Вряд ли можно было назвать мысли, которые у меня при этом возникали, счастливыми. Не очень помогали даже заверения Хейди в том, что со временем, когда Сурт узнает о нашей роли в триумфальной победе Хаоса, он снова возьмет нас в царство первородного Огня. Эти заверения имели какой-то смысл, если Хейди была рядом, но как только я оставался в одиночестве, у меня то и дело возникали сомнения в целесообразности всего этого. Я даже не был до конца уверен, действительно ли я хочу навсегда вернуться к своему исходному состоянию и обличью. Я успел узнать слишком много вещей, которым можно радоваться, которыми можно наслаждаться в этом развращенном и развращающем мире чувств, бесконечных конфликтов и сенсаций. И одной из этих вещей, более других доставлявшей мне удовольствие, была возможность постоянно бросать вызов Одину и нарушать установленные им законы и правила – а кому, скажите на милость, я смогу бросить вызов, если Порядок будет навсегда уничтожен? Даже если нарушать станет нечего? Даже если допустить, что меня действительно смогут взять обратно в царство Хаоса и моя столь радикально переменившаяся сущность сможет при этом уцелеть в огненной стихии…

Да и хочу ли я этого на самом деле? Да и хотел ли я этого когда-либо раньше?

Ладно, черт с ним, с моим будущим. Меня вполне устраивало и мое настоящее; я им наслаждался. Вот это жизнь! – уверял я себя; вино, женщины, роскошный корабль, который полностью в моем распоряжении. И, самое главное, возможность оставить этих богов с носом! Запах войны уже буквально носился в воздухе, точно дыхание весны; и Хаос уже вовсю бушевал в моей душе, приветствуя грядущую бойню. А что, если Сурт уже на пути сюда? Ешь, пей и веселись, думал я, ибо кто знает, что принесет тебе завтрашний день?

Ну, если угодно, можете назвать это отречением. Но я в кои-то веки действительно наслаждался жизнью. Впервые я чувствовал себя настоящим богом, и возможно – я не настаиваю, всего лишь возможно, – ощущение собственной божественности ударило мне в голову. Неужели у вас повернется язык обвинять меня после всех тех испытаний, которые выпали на мою долю? Я находился в родной стихии. У меня был огненный корабль, любовница-колдунья и целая армия фанатично преданных демонов-полукровок. Чего еще мог я желать? Что, скажите на милость, могло в нашем плане пойти не так?

В «Предсказании оракула» описание всего случившегося уместилось в нескольких строфах. На самом деле прошло много месяцев, прежде чем Асгард встретился в бою с силами Хаоса. И в течение всего этого периода Один, запершись в своих чертогах, вел бесконечные беседы с головой Мимира, а затем собирал на совет своих соратников, тогда как я и мои новые союзники постепенно готовились к вторжению в Мидгард и его полному порабощению.

Первый намек на грядущие беды возник примерно за месяц до финальной схватки. У нас имелась уже тысяча огненных кораблей, пришвартованных у берегов реки Сновидений и ждавших только сигнала к началу сражения. Точно так же ждал нашего сигнала народ Льдов, расположившийся на северной опушке Железного Леса в своих шатрах из оленьих шкур. Народ Гор тоже был готов к бою и стоял лагерем у восточной стороны леса, используя в качестве убежищ лабиринт пещер в близлежащих холмах из песчаника. Между тем люди тоже понемногу готовились к войне, собираясь в небольшие отряды из нескольких сотен воинов, вооруженных мечами, боевыми топорами и щитами, а то и просто вилами и мотыгами, и эти отряды постепенно перемещались на юго-запад. Иногда возникали короткие вооруженные столкновения, но пламя их быстро затухало. Люди все еще чувствовали себя неуверенно. Слухи о неминуемой войне, знамения в зимних небесах, кошмарные сны, внезапные смерти, зловещие полеты мигрирующих птиц – все это были предвестники страшных событий, внушавшие ужас человечеству и всем Срединным мирам.

Ходили слухи, что Ангрбода тоже прячется где-то в Железном лесу, а при ней теперь целая стая волков-оборотней, которые охотятся на людей, как на дичь, и порой в больших количествах собираются на опушке леса. Я этими слухами специально не интересовался. Энджи никогда не питала ко мне особо нежных чувств – особенно с тех пор, как боги так ужасно поступили с Фенриром, – и я не спешил знакомить ее с Хейди.

Вот почему я прямо-таки задрожал от страха и мрачных предчувствий, когда однажды ночью она без предупреждения явилась к нам в лагерь и потребовала незамедлительного свидания со мной. Я находился у себя в палатке – точнее, в шатре, который был, наверное, не меньше парадного зала Одина; стены шатра были сплошь исписаны магическими рунами и украшены шелковыми занавесями и гобеленами, пол устлан волчьими шкурами. Я как раз откупоривал бутылочку вина, слушая звуки ночи, и тут в шатер вошла Энджи. Вид у нее был воинственный. Следом за ней тащился страшно смущенный и встревоженный стражник-демон, которому следовало охранять меня и избавлять от всяких нежелательных встреч.

– Извините, Генерал, – сказал стражник, – но она просто…

– Не продолжай. Я прекрасно знаю, как это выглядело, – остановил его я. Когда знаменитая ведьма Железного леса является с визитом, пожелайте удачи тому бедному идиоту, которому вздумается провести ее в приемную и попросить подождать. Я слабым движением руки отпустил стражника и пылко воскликнул:

– Энджи! Любовь моя!

Ведьма Железного леса всегда предпочитала являться в образе юной и невинной девицы, что совершенно не соответствовало ее истинному характеру упрямицы, склонной к извращениям. Вот и сегодня она выглядела лет на шестнадцать и была с головы до ног упакована в черную кожу; ее большие глаза казались еще больше из-за густо накрашенных век, голову украшали дреды, в которые была вплетена серебряная нить. На мой взгляд, вряд ли многие шестнадцатилетние девицы стали носить на поясе парочку обоюдоострых мечей с изящно изогнутым лезвием, похожим на улыбку младенца, буквально звенящих, до того остро они были заточены – но, с другой стороны, Энджи отнюдь не была типичной шестнадцатилетней девицей.

– Неужели ты вспомнила, что сегодня у меня день рождения? – поинтересовался я.

Энджи не ответила. Не обращая на мои слова ни малейшего внимания, она с интересом рассматривала мое жилище, отмечая про себя и шелковые занавеси, и вышитые подушки на полу, и душистые свечи, и волчьи шкуры на полу, и угощение на низеньком столике, и вино. Налюбовавшись всем этим, она с легким удивлением приподняла украшенную драгоценным пирсингом бровь и заметила, усевшись на красивую подушку:

– Ты небось думаешь, что это тебе за просто так досталось? Наверняка ведь все это, а также грядущая резня вызывают у тебя свинячий восторг, верно?