3

Конечно, возникает вопрос-сомнение в том, как мог Сталин заставить командование Красной армии пойти на фактическое предательство и подставить свои войска под удар врага? Внятный ответ вряд ли мог быть дан, если бы не судебные процессы над большевиками в 1936–1938 годах. На судебных заседаниях прошедшие тюрьмы и ссылки старые коммунисты обвиняли себя в шпионаже и диверсиях, вредительстве и предательстве. Тем же самым занимались маршалы и генералы (Тухачевский, Якир, Уборевич) на заседаниях военного суда. Самооплевывание достигло гомерических масштабов. Потом выяснилось, что никто из них агентом ничьих разведок не был и диверсиями не занимался. Но Сталин сумел превратить их в свои куклы и заставить выступать перед почтенной публикой по написанному сценарию. А чем лучше были военные 1941 года, которых Сталин выдернул из общеармейской массы в 1937—1940-х годах и сделал генералами? Та же глина в руках скульптора.

Один из исследователей 1920—1930-х годов А. Шубин умозаключил: «…на февральско-мартовском пленуме 1937 года Сталин и его соратники взяли курс на чистку партийно-государственных кадров от возможной «пятой колонны» в преддверии мировой войны»1. Шубин и другие исследователи не заметили, что пятой колонной оказался сам Сталин. «Бюрократическая революция» имела ту логику, которую Сталин и его соратники приписывали оппозиции, – «дозированное» поражение СССР, чтобы из интернационального центра превратить государство в Империю – царство бюрократии. Для этого требовалось одно – выпустить пар из котла. 22 июня 1941 года стало вершиной и заключительным аккордом сталинской политики «построения социализма в одной стране».

Можно не соглашаться с этой гипотезой, но тогда придется искать другое объяснение, и оно может оказаться еще труднее для сознания. В частности, Сталин стал зачинателем специфической политики «моя не понимай». В 1941 году Сталин якобы не мог понять, зачем Гитлер собирает мощный кулак на границе СССР, уподобившись той девушке, что воскликнула: «Ну кто мог подумать, что от этого беременность бывает!» Эта «наивность» обошлась стране миллионными жертвами. Затем Хрущев никак не мог понять, почему невозможно догнать США по производству молока и мяса за три года. Потом Горбачев с компанией никак не мог уразуметь, почему одномоментное прекращение производства спиртного может подорвать государственный бюджет и почему без реформы цен невозможно наполнить прилавки магазинов. Затем либерал-реформаторы никак не могли уяснить, почему их «свободы» гробят промышленность и сельское хозяйство. А руководство страны вплоть до западных санкций не могло понять, почему нельзя безоглядно замещать собственное производство импортом. И так далее и тому подобное. Именно со Сталина наши правители взяли моду – время от времени переставать понимать политическую арифметику, и никакие разъяснения даже на пальцах не производят на них впечатление. В итоге страна на ровном месте загоняется в угол, и выбираться приходится с огромными потерями. Эти «затмения» ума носят какой-то мистический характер, ибо рационально их не объяснишь. Не политика, а какой-то фантасмагорический роман.

Кстати, о литературе. Ведь это тоже способ познания мира, и в случае с «неразрешимым» феноменом Сталина и сталинизма методы искусства тоже могут оказаться полезными.

1

Изучая историю правления Сталина, начинаешь понимать, что она выходит за рамки чистой политики, в ней содержится некое послание чуть ли не библейского уровня.

История литературна, как во многих романах, где писателя «несет» и он начинает не обращать внимания на логику, развязывая драматургические узлы поспешно, помогая главному герою выпутываться, искусственно обрекая противостоящих ему персонажей на поражение. Именно так было с оппозицией. Троцкий, Зиновьев, Бухарин сделали все, чтобы облегчить победу Сталина. Они в буквальном смысле играли в поддавки, городя глупость за глупостью. Когда Сталин стал переходить на позиции троцкистов, десятки оппозиционеров вместо того, чтобы указать партийцам на факт своей правоты, стали писать покаянные заявления с просьбой вернуть их в партию, чтобы участвовать в реализации «нового курса». Так Сталин вышел сухим из двусмысленного положения. Затем Бухарин в июне 1928 года вдруг прибежал к Каменеву жаловаться на Сталина за отход от его – бухаринского – курса! Несколько часов он расписывал перед изумленным политическим врагом коварство генсека. Зачем? Оказалось, до Бухарина дошли слухи, что Сталин хочет вернуть во власть Зиновьева и Каменева, и пришел отговаривать их от принятия такого предложения. Разумеется, Каменев обо всем доложил своему другу Зиновьеву в подробном письме, а тот распространил его дальше. История всплыла и стала главным пунктом в деле развенчания Бухарина на пленумах ЦК. Глупость этого забега к Каменеву состояла в том, что Бухарину по идее надо было обрадоваться желанию Сталина вернуть Зиновьева и Каменева во власть. Тем самым Сталин разоблачил бы себя как политика, перешедшего на сторону оппозиции, признав правоту дискредитированных в общественном мнении троцкистов. Это нанесло бы огромный урон его репутации. И Бухарин, получается, пришел к Каменеву, чтобы помочь Сталину не совершать роковой ошибки! Разве это не игра в поддавки? И таких примеров множество.

Так называемая оппозиция помогала Сталину утвердиться во власти до упора – до объявления себя шпионами и вредителями! Ничего подобного в мировой истории не было. Поэтому можно утверждать, что это чистой воды литература, Достоевский в политике. И никакие последующие исследования историков и публицистов понять эту фантасмагорию не смогли. Именно потому, что это была фантасмагория, а не политика в чистом виде, когда ясны мотивы и интересы. Поневоле обращаешься к силам нематериалистическим, «литературным». А если все эти зиновьевы и бухарины были выведены некими высшими силами на авансцену с единственной целью – помочь Сталину прийти, а затем получить абсолютную власть? А мы голову ломаем над нелогичностью их деяний…

Опять мы сталкиваемся с проблемой «этого не может быть, потому что вне логики». Правда, ныне религия вновь на подъеме и надо как-то определяться: или вмешательства потусторонних сил нет, а значит, нет и Бога, или Он есть, а тогда вмешательство неких тайных сил возможно. Одно плохо: даже положительный ответ на поставленный вопрос не принесет отгадки на все тайны, что принесло правление Сталина. Хотя для меня его роль ясна: он должен был сдержать резвость Красного коня, чтобы СССР не сломал наметившийся очередной виток развития человеческой цивилизации, лидером которого затем стали США (демократия как цивилизационная альтернатива тоталитаризму, глобальная компьютеризация, цифровая революция). Однако это предположение надо еще доказать. Но в любом случае обращение к «внешнему» поможет дать Сталину моральную оценку. А мораль в политике хотя и не в почете, но все же роль ограничителя выполняет.

2

Как ни удивительно, но в Библии весьма немного места уделено разбору понятий «темных» и «светлых» сил, отличий божественного от дьявольского. Сатана впервые появляется в Ветхом Завете в Книге Иова, и престранным образом – чтобы заключить пари с Богом насчет преданности праведного Иова. Второй раз дьявол явным образом возникает уже в Евангелии, искушая готовящегося к духовному подвигу Иисуса разными видами властвования. Причем остается неясным, имел ли искуситель такую власть или, говоря современным языком, «разводил» искушаемого? В остальных случаях темные силы и его носители лишь упоминаются. Понятно, что такую мудреную проблему затем стали решать философы в трактатах и писатели в художественных исследованиях. Результат – от Гете до Булгакова – получался какой-то двойственный. Темные оказывались не только сильными, но и довольно привлекательными, к тому же имеющими свое обоснование и свое законное место в земной действительности. Поэтому еще в стародавние времена проблему стали упрощать. Темные силы принялись живописать в карикатурной форме, навешивая на них рога, копыта и хвосты. Если в ранней христианской традиции никакого упрощения не наблюдалось, более того – Люцифер был ангелом, то есть явно не уродливой внешности, и имя его переводилось как «Светоносный», то в мирской жизни темных и светлых поделили по простому признаку: все отвратное – от внешнего вида до помыслов и речей – отдали темным, а светлых представляли в благообразном виде, где какое-нибудь косоглазие представлялось неуместным. Традиция закрепилась, проблема осталась. Отчасти она перекочевала в сказки.