Приказ, он и есть приказ, пусть даже произнесенный шепотом. Грех – на душе у другого. Так продолжалось до тех пор, пока хозяин Руднева находился у власти и полковник знал – под прикрытием генерала он для закона недосягаем. Но в последнее время приходилось задумываться. Теперь его некому было прикрыть, игра пошла по-крупному. Грехи приходилось брать на свою совесть. Руднев с удовольствием вышел бы из игры, но дело в том, что выйти может игрок, но не карта, которой играют, и не поставленная на банк купюра.

Такие люди, как Руднев, опаснее всего – их жестокость не имеет природной силы, они жестоки из страха быть разоблаченными. Именно такие преступники чаще всего убивают не только тех, убить кого вынуждают обстоятельства или выгода, но и свидетелей.

«Потапчук, Потапчук, – твердил полковник Руднев, сидя за рулем. К шефу он всегда выбирался только в одиночестве, опасаясь лишних свидетелей. – Потапчук… И чего только ему надо? Он же при любой власти останется у кормушки, при должности. Жил хорошо при коммунистах, живет не хуже при демократах. Какая ему разница, кто будет президентом? Профессионалы всегда в чести. Честные профессионалы, – машинально добавил Руднев, почувствовав досаду, которая тут же сменилась злостью на самого себя. – Нет, Потапчук не честный человек. Его тоже манит кусок общего пирога. Власть! А что же еще? Деньги его не интересуют. Есть же такие дураки».

Руднев зло щурил глаза, за последние годы он уже позабыл, когда мог выспаться вдоволь. А если и выдавалась свободная ночь, то непременно подворачивалась возможность поучаствовать в каком-нибудь омерзительном разгуле, после которого нужно отходить как минимум пару дней.

"А кто виноват? – риторически вопрошал полковник. – Потапчук? Хозяин?

Президент? Пушкин, в конце концов? Неужели я сам? Но так не бывает, не могу же я желать самому себе зла. А получается, черт побери, получается именно так.

Нет! Виноваты они, все те, кто не дает мне спокойно жить. Себе не дают и мне.

Но сами они в этой игре собираются сорвать весь банк, а мне предлагают только то, что выпадет у них из кулака, что не помещается… Дождешься, выпустят они что-нибудь из пальцев, как бы не так. И вообще, кто такой этот Потапчук? Он ноль, такой же, как и мой шеф, его вознес на вершину случай. А делаем для них работу мы: я и тот парень в гостинице «Космос». Мы воюем, а они пожинают плоды.

Глупо? Глупо! Пусть бы воевали друг с другом. Политики пусть дерутся с политиками, а их охрана в это время могла бы спокойно попивать пивко, делать ставки – кто кого уложит. Кому не терпится пострелять, пусть идет в тир. А тому, кто хочет делать деньги, пусть никто не мешает. Справедливый, спокойный мир, мечта…"

Руднев стал еще более мрачным.

"Я, конечно же, понимаю, что делаю. Президента жалеть глупо. Лучше пожалеть старушку, попавшую под грузовик. Это кажется, что президент незаменим, а сколько их найдется, лишь только откроется вакансия, или как там написано в конституции. Так рассуждает обыватель, а, значит, дурак, – продолжал свой внутренний монолог Руднев, – но я понимаю и другое. Нельзя убивать президента.

Нельзя, и все тут. Почему? Ответ прост. Кого-то не устраивает этот президент, значит, кого-то не устроит и следующий. Не понравился – убили. Точно так же убьют и следующего. Прецедент, затем традиция… И я стою у ее истоков".

Обычно полковник не любил философствовать и донимать себя сомнениями. Но сегодня был особый день.

Руднев собирался предложить своему патрону сделать то, на что тот не решался сам. Убрать Потапчука. То ли работала до последних дней профессиональная этика – ворон ворону глаз не выклюет, то ли что другое, Руднев не знал. Для того, чтобы понять, следовало сперва стать генералом. А это ему в ближайшее время не грозило.

«А не поймет ли он меня как-нибудь не так? Раз я поднимаю руку на Потапчука, значит, смогу поднять и на него? Нет, такое ему даже в страшном сне не привидится, никому не интересно плевать в колодец, из которого пьешь. Я привык к деньгам и отвыкнуть уже не смогу. Он это знает. И если быть абсолютно честным, смерть Потапчука нужна не ему, а мне. Ему нужно что – убить президента. Это мне мешает генерал ФСБ…»

Руднев, наверное, еще долго размышлял бы, но дорога к загородному дому не была бесконечной. Полковник с тяжестью на сердце шагнул к двери дачи. С неприязнью посмотрел на рослого телохранителя с туповатым лицом.

«Ну точь-в-точь его хозяин в молодости – мыслей ноль, а самомнения!..»

– Проходи Аркаша, – послышался из гостиной спокойный голос опального генерала.

– Сейчас, ноги только вытру, а то у вас тут чистота такая.

– Брось херню городить. Найдется кому убрать. Ты только смотри, дерьмо на подошвах не неси, а песок и глину, это можно, это не грязь, а земля-матушка.

– Откуда дерьму взяться-то, – сказал Руднев, входя в комнату, – на машине целый день, да по коридорам, застланным коврами.

– Застланным-засранным, – рассмеялся шеф.

«И чего это он в настроении сегодня, – изумился полковник, – давеча говорили по телефону – злой был».

– Садись, закуривай.

Это уже переходило все границы: ладно бы еще просто разрешил курить, но чтобы сам предложил?! Сверхъестественно! После этого и сигаретный дым, вдыхаемый Рудневым, показался полковнику не таким вкусным, как прежде, – курил будто по приказу, а не потакая собственному желанию и привычкам.

А генерал ждал, пока Руднев придет в себя после дороги, не торопил, будто времени у них вагон и маленькая тележка.

– Аркаша, – наконец прервал молчание шеф, – если ты приехал ко мяк так срочно, то говори.

И моментально после этого у полковника произошло просветление в голове.

Ласковость отставного генерала была притворством, теперь в самых обыденных словах сквозила угроза, и Руднев сообразил, что предложение закурить было лакмусовой бумажкой – проверкой, как далеко он сможет зайти, если ему позволить действовать самостоятельно. И полковник это нехитрое испытание с блеском провалил. Теперь хозяин загородного дома доверял ему еще меньше. Хотя, наверное, больше, чем кому бы то ни было другому в этом мире, за исключением самого себя, разумеется.

– Предложение есть, – промямлил Руднев, неуклюже гася сигарету в девственно чистой пепельнице из горного хрусталя.

– Попробовал бы ты его не иметь, – хищно улыбнулся опальный генерал.

– Потапчука убрать надо, – с решимостью выдохнул Руднев.

– Круто, – покачал головой хозяин дома, – круто ты за дело взялся. Он-то тебе чем мешает?

Полковник набрался наглости:

– Вам, а не мне мешает.

– Мне? – пожал плечами собеседник. – Мне он не мешает. Твоя нерасторопность – да А Потапчук? Что он может? Я все знаю о том, что он замышляет, мои люди повсюду есть.